Вместо пролога
В чем-то мы похожи на оборотней. Нет, не на клыкастых вампиров с румынским акцентом, которыми сейчас полнятся экраны телевизоров и страницы дешевых бульварных романов, а именно на оборотней — людей, превращающихся при свете полной луны в волков или других диких зверей. Конечно, это сходство весьма условно, не нужно искать прямых аналогий. Мы тоже превращаемся в другие существа, но наше преображение происходит скорее в уме, хотя это находит и определенное внешнее выражение. Так же, как и вышеуказанные монстры, мы скрываем от окружающих нашу особенность, боясь разоблачения, которое грозит большинству из нас потерей многого в жизни — любви и понимания родных и близких, положения в обществе. Так же, как и о них, о нас никто не знает — сколько же нас на самом деле… Итак, вы догадались, о чем я говорю?
* * *
На дворе стемнело. На августовском небе появляются первые звезды и оранжевый диск полной луны. Говорят, в полнолуние все безумцы приходят в неописуемое возбуждение. Честно говоря, у меня в полнолуние тоже бессонница — то ли просто яркий свет луны за окном мешает уснуть, то ли действительно в этих блеклых лучах таится какая-то сила, заставляющая сердце биться чаще, и тогда в голову приходят вкрадчивые мысли — словно шепот опытного искусителя, они уверенно делают свое дело… Во мне еще нет ничего необычного — парень двадцати с лишним лет, невзрачной внешности, невысокий, худой, сутулый, с угловатыми движениями… Я просто сижу дома и слушаю магнитофон… Хриплым голосом симпатяжка Элис Купер сообщает мне: ты — яд, бегущий по мои венам… Ты — яд, но я не хочу разбивать этих цепей… В этом рефрене заключена магическая сила, которой демонический актер хорошо умеет пользоваться… Но уже поздно, нужно сделать звук тише, ибо мои соседи не разделяют моих музыкальных вкусов. Я провожу рукой по подбородку — щетина царапает кожу на тыльной стороне ладони, побуждая меня к действию. Я иду в ванную и принимаю душ. Родители в гостинной смотрят телевизор, там сейчас идет какой-то детектив. Скоро он закончится, и они, пожелав мне спокойной ночи, отправятся спать… Пока я сам еще ни в чем не уверен, в голове только зудят назойливые мысли:»… сделай это сегодня, ты ведь так давно этого хотел… Девчонка хочет гулять, уважай ее желания… Не будь сопляком, покажи себя…» и так далее… Вытеревшись насухо махровым полотенцем, я вылезаю из ванны и подхожу к зеркалу с бритвенным станком. Нужно тщательно выбриться, что я и делаю. Царапин и порезов быть не должно, они могут испортить картину. Обычно-то я бреюсь электробритвой, которая не раздражает кожу лица, но сейчас мне нужно особенно чистое бритье… И пока из гостиной доносятся звуки пальбы и матерная ругань с экрана телевизора, а из моей комнаты Купер пытается втолковать кому-то, что тот дурак, потому что употребляет наркотики, я снимаю со своего лица вместе с мылом всю мужскую растительность — благо, что у меня плохо растут волосы на лице, меньше хлопот. Умывшись, я пару минут смотрю в зеркало, гримасничаю, пробуя несколько характерных выражений и отрабатывая их естественность. Сейчас еще можно сказать себе «нет» и пойти спать, как все нормальные люди. Хотя сегодня суббота — молодежь тусуется по клубам и парти, убивая мозги водкой, легкими наркотиками и музыкой в стиле транс… Для меня слово транс имеет и другое значение… Но я забегаю вперед… Итак, пока я взвешиваю все за и против, в гостиной становится тихо, щелкает выключатель — родители отправились спать… Я слышу их «спокойной ночи» и отвечаю тем же… Здравый смысл наконец пасует перед моими желаниями… Будь что будет, но эта ночь будет не моей, а ее… Я выбриваю подмышечные впадины — за пару дней там отросла щетина и колется. В этом вобщем-то нет ничего необычного — многие мужчины бреются там, это ведь еще и удобно (меньше проблем сзапахом пота). Теперь я снова залажу в ванну и намыливаю ноги. Зачем, спросите вы? Чтобы побрить. Я хорошо знаю, как нужно брить ноги, чтобы не оставалось раздражения, хотя я давно этого не делал — летом на пляж с бритыми ногами не очень-то выйдешь… Через некоторое время мои ножки девственно чисты, на них и следа нет от той поросли, которая отличает мужскую ногу от женской. Я любовно провожу ладонями обеих рук по правому бедру. Насколько приятно ощущть упругость форм и бархатную гладкость кожи… Вытеревшись насухо, я иду в свою комнату, выключаю магнитофон и достаю все необходимое для исполнения моего плана… Часы унизительного блуждания по магазинам и рынкам, стыдливые вопросы, ухмылки продавцов, догадывающихся о моих намерениях и, наконец, куча растраченных денег — все это тут, аккуратно собрано в черную дорожную сумку, которая является единственной по-настоящему суверенной территорией в моем мире, словно Ватикан в Риме. Эта сумка содержит мою тайну, она — словно смерть кащеева, и я берегу ее от посторонних глаз и рук, как зеницу ока. Я расстегиваю молнию и бережно достаю оттуда по очереди все вещи. Начинают обычно с подбора гардероба. Скептически окинув взглядом одну вещицу, любовно отложив в сторону другую (прекрасно, но не для этого случая), я наконец останавливаю свой выбор на длинном черном с переливами вечернем платье с высоким разрезом сзади… Оно не слишком раскошно и претенциозно, чтобы девчонка не могла показаться в нем на улице, но между тем как раз подходит для субботней ночи… Она будет довольна моим выбором, я знаю это наперед. Я сам подгонял платье по ее фигуре, поэтому не сомневаюсь, что она будет смотреться великолепно… Рядом на моем столе лежит ее фотография, извлеченная из той же сумки — я снял ее пару недель назад — на ней моя девчонка мечтательна и выглядит очень романтично. я люблю разглядывать ее, прикасаться к ней — это очень возбуждает… Потом я подбираю для нее нижнее белье. Она любит носить чулки и черный кружевной поясок к ним, причем среди чулок предпочитает прозрачные темно-коричневого цвета. Бюстгалтер и трусики под цвет дополняют картину. Из обуви девчонка предпочтет на сегодня пару лаковых туфель на шпильках — у нее старомодные вкусы и она не любит платформ или сложнопрофильных каблуков… далее следуют рутинные действия по одеванию девчонки — я отрабатывал это столько раз, что выполняю все автоматически, словно солдат по команде «боевая тревога»… Когда с этим покончено, я сажусь перед зеркалом. В груди происходит такой перестук, что его, кажется, должны слышать соседи. Я насильно заставляю себя успокоиться, и начинаю преображение… Я специально отрастил достаточно длинные ногти и теперь всего лишь надо покрыть их серебристо-пунцовым лаком… Потом, пока они сохнут — тональный крем, пудра (на подбородок и над верхней губой побольше и посветлее, по бокам лица — потемнее, есть еще много тонкостей, но о них не хочу сейчас рапространяться)… Формирую симпатичные брови (вообще-то я их выщипываю — в рамках приличий — но окончательный штрих наносится при помощи того же тонального крема, пудры и черного косметического карандаша… Затем карандашом обвожу глаза, тушь ложится на ресницы, делая их ярче, гуще и пышнее… Теперь — тени… Легкий серо-голубой тон на верхнее веко с наружной стороны, немного серебра посередине и розоватый оттенок у переносицы. Над веком — ненасыщенный сиреневый тон в смеси с серым, причем под самой бровью ближе к виску — участок посветлее, так полагается… Теперь дело за помадой. Обвожу контур губ помадой потемнее, сами же губы покрываю светло-бардовым лоском. Пару специфических трущих движений губами — готово. Надеваю пару серебристых клипсов, ожерелье, браслетик-часики… Теперь — парик. Брюнетка, карэ — прямые волосы до плеч… Ухаживать за париком —большая морока, но результат того стоит… Поправляю его на голове, пару движений расческой — и меня больше не существует. Я исчез, испарился, оставаясь лишь заинтересованным наблюдателем, бесплотным духом, витающим в этой комнате… А вместо меня появилась девушка, сидящая сейчас перед зеркалом и добавляющая последние штрихи к макияжу… Она дует на ногти, пробует осторожно, просох ли лак… Элегантным женственным движением откидывает прядь волос со лба… Она любуется собою в зеркале, как и всякая другая женщина «при полном параде»… А я любуюсь ею. Конечно, в ней нет той классической красоты, которой бог одаривает наикрасивейших из женщин… Однако в ней есть определенный шарм, она по-своему очаровательна (поболее, чем многие обычные женщины)… И потом, она полностью соответствует моим вкусам и хорошо знает это. Она мягка и нежна, даже наивна, если хотите, тогда как я груб и циничен, и мои взгляды на окружающий меня мир окрашены в черные тона. Она никогда не пытается меня обмануть, так как я знаю все ее мысли, она любит меня так же, как я — ее. Если бы мы могли существовать в этом мире одновременно, мы, несомненно, были бы идеальной парой… И она несчастна. Несчастнее меня, поскольку ей приходится большую часть своей жизни проводить, довольствуясь пространством внутри моей головы. У нее есть свои девичьи комплексы — она считает себя некрасивой, ее беспокоят недостаточно женственные формы ее — моего — тела… Я все это прекрасно понимаю и, чем могу, помогаю ей, хотя мои возможности и не безграничны…
* * *
… беру со стола сумочку с косметичкой и небольшим количеством денег (не знаю почему, но наличие даже мелких денег всегда прибавляло мне уверенности в себе). Аккуратно приоткрыв дверь комнаты, я выхожу в темный корридор. Направо — спальня его родителей, налево — входная дверь. Я прохожу по коридору к спальне. Каблучки тихонько шуршат по ковролину… Прислушиваюсь — спят. Хорошо. Значит, можно действовать… Они ведь ничего не знают о наклонностях своего сына, не знают обо мне… А ведь я росла вместе с ним, вместе с ним училась в школе, в институте, его жизнь — это и моя жизнь тоже. Но у меня нет родителей. Он — мой единственный близкий человек на этой планете. Ему я обязана всем. Он выпускает меня, словно джина из бутылки, давая мне таким образом почувствовать себя живой девушкой, а не бестелесным духом… По дороге к двери, ведущей на волю, я останавливаюсь у большого зеркала… Из полумрака, освещаемого только светом полной луны за окнами, проступают мои черты. Я сегодня вполне женственна, даже придирчивый взгляд не выявляет каких-либо несоответствий… Это прекрасно — сознание этого придаст мне спокойствия и уверенности для моей первой прогулки по городу… Все-таки я очень волнуюсь — ведь мне впервые предстоит показаться в таком виде кому-нибудь кроме себя… И если во мне узнают его… Мягко говоря, это было бы нежелательно. Тихонько взяв с телефонного столика связку ключей, я подхожу к двери. Я боюсь, что лязганье замка в ночной тишине может разбудить спящих… Где-то громко залаяла собака. Липкие волны ужаса захлестывают меня — мне кажется, что сейчас проснется весь дом… Но нет, ничего. Я по возможности тихо открываю дверь (скрежет замка и скрип открываемой двери режут мне слух, заставляя жмуриться от страха. Ничего, я смелая девчонка, перенесу как-нибудь). Бросив прощальный теплый взгляд на дверь родительской спальни (в этот момент мне почему-то вспоминается отрывок из «Гусарской баллады», где переодетая корнетом девушка прощается со своим домом, покидая его и отправляясь на войну… Забавно, но сейчас все наоборот), я закрываю за собой дверь. Ночь — в моем распоряжении. Когда-нибудь, возможно, я буду жить своей жизнью, непринужденно посещая магазины, салоны красоты, вечеринки… Пока мне довольно простой прогулки по ночному городу,чтобы ощутить себя наконец свободной. Я иду к лифту, и, прислушиваясь к тихому цоканью своих каблучков по бетону, понимаю, как трудно мне придется: ходить на 5-дюймовых шпильках — задача нелегкая даже для обычных женщин… Ведь до сих пор весь мой опыт состоял лишь в непродолжительном ношении их дома, в моменты, когда я могла побыть самой собой… Для того, чтобы хоть немного попрактиковаться, я решила отказаться от удобного лифта и воспользоваться лестницей. Это довольно трудно, но это доставляет мне удовольствие — длинный подол платья ласково касается ножек в чулочках, ощущение высоких каблуков на ногах просто непередаваемо. Я счастлива и взволнована. Счастлива так, словно я — Золушка в предвкушении бала. Взволнована потому, что до сих пор не окончательно уверена в своей женственности. Но есть только одно средство, способное развеять или подтвердить мои опасения… Оно поджидает меня внизу — это консьерж в осещенном подъезде. Ночью на улице я буду в определенной безопасности — темнота может скрыть все мои недостатки… Но тут при ярком свете я буду видна вся, как на ладони. Если меня о чем — нибудь спросят, я буду не в состоянии ответить — его голос наверняка выдаст меня… Вот он, момент истины. Я спускаюсь вниз по ступеням парадного, стараясь не смотреть на мужика лет пятидесяти, который сидит в будке дежурного и с вялым интересом разглядывает меня, направляющуюся куда-то среди ночи в интригующем наряде. Удаляясь от подъезда, я просто чувствую его внимание на себе, на своей попке и ножках… Вроде обошлось… Сердце готово выскочить из груди. Я наконец свободна…
Прохладный воздух улицы окутывает меня, сгоняет краску волнения с лица, покрывает оголенные плечи и руки, шаловливо забирается снизу под платье, и, подымаясь вверх по гладким ножкам, создает целую гамму непередаваемых ощущений… Я иду, и мои каблучки призывно стучат по асфальту. Сперва я страшусь этих громких звуков, разрывающих полночную тишину, но затем мне придает уверенности мысль, что именно этот звук и есть наиболее естественный, и незачем стесняться себя на улице. Пока что лишь тусклая оранжевая луна наблюдает за мною. Девчонка и луна хорошо понимают друг друга, им обеим есть что скрывать, и ночное светило из женской солидарности делает все, чтобы оборотная сторона девчонки, так же как и ее собственная, осталась невидимой для окружающих. Я иду, контролируя каждое свое движение — теперь я, а не он — хозяйка этого не слишком гибкого и податливого тела, и я хочу выжать из него тот максимум женственности и очарования, на которое оно только способно. Естественность походки, движений рук, осанка (я ненавижу его за эту сутулость, мне приходится прилагать особые усилия, чтобы скрыть ее)… Хотя во всем этом пока нет надобности — вокруг не души… Но приключения всегда приходят неожиданно. Сзади скрипнула дверь в одном из домов, которые я уже успела оставить позади, и за моей спиной зазвучали торопливые мужские шаги… Кто бы это ни был, он идет со мной в одном направлении, приближаясь с каждым шагом. Вероятность того, что я — его цель, ничтожна, но в душе на какое-то время поселяется липкий страх… Страх перед его намерениями, перед возможным разоблачением… Я неосознанно немного ускоряю шаг, но оглянуться не решаюсь — это будет выглядеть несколько глупо. Так мы и идем, пока он не догоняет меня… Он проходит слева от меня в каких-нибудь трех метрах, и чисто по-мужски, рефлекторно, бросает в мою сторону взгляд, чтобы засвидетельствовать, что он меня заметил. Я отвечаю ему безразлично-холодным взглядом из-под полуопущенных век — не хочу рисковать, привлекая к себе более пристальное внимание демонстративным пренебрежением его присутсвием рядом со мной. С другой стороны, мой взгляд ничего и не обещает. Вероятно, мои действия верны — мужчина среднего возраста в джинсах и спортивной