Я пришел домой лишь к вечеру. Сильно устав от работы, я присел на стул и с трудом снял свои запыленные серые сапоги. С зала лился электрический свет и слышался говор телевизора. Едва я скинул с себя синюю куртку, на мне с радостными криками, повисла Катарина. Моя 19-летняя дочка.
— Папа, ну наконец ты вернулся! — радостно прощебетала она своим нежным голосом, прижимаясь теплым лицом к моему усталому лику. — А то я уже начала волноваться.
— Да, вернулся. А ты что соскучилась?! — игриво проговорил я, и легонько дернул её за носик.
— Конечно! — сверкнула улыбкой она.
— Ах ты моя сладенькая красотка! — обнял я Катарину. — Я так сегодня устал… Ты не приготовила что-нибудь поесть?
— Яичницу с луком… — тихо пробурчала Катарина, сразу виновато потупив глазки.
Девушка боялась, что я стану критиковать её за то, что она каждый вечер только и делает, что готовит яичницу — иного моя дочь ещё не умеет. Я загляделся на свою виноватую девчонку и, в душе у меня всё ахнуло — как же она была похожа на свою мать Джоди!
Высокая, с пухлым бледным личиком, с большими сапфирными глазами (наивно сверкающими из-под крыльев дугообразных бровей), невеликим прямым носиком и тонкими алыми губками — всё в моей красавице напоминало её мать! О, как, блестят радостным светом её эти выразительные глаза, словно глаза Джоди! Как же обаятельна её улыбка, с ровным рядом белоснежных зубов! Но особенно волосы, эти длинные темно-русые волосы Катарины, которые спадали ей на плечи, грудь и спину, напоминали мне о трагически погибшей супруге.
— Моя умница, — лишь сказал я и, запустив ладонь в её волосы, поцеловал дочь в лоб.
Она продолжала виновато улыбаться.
— Ну, я пойду, помою руки, а ты накладывай на стол! — шутливо проговорил я, весело косясь на неё.
Девчонка с радостью побежала на кухню.
Я же, вошел в ванную комнату, запер дверь и встал над унитазом. Расстегнув ширинку синих джинсов, я, расслабившись, стал посылать в него мощные горячие струи мочи. Вскоре, сполна облегчившись, я смыл её, закатал рукава и, открыв кран начал мыть руки — лишь после этой обязательной процедуры я снова вернулся в зал.
Катарина уже поставила на круглый стол большую тарелку с желто-зеленым омлетом.
— О, как вкусно, — облизнулся я. — Спасибо тебе, зайка…
Катарина, сияя светлой улыбкой, с искренней нежностью смотрела на меня. Её бледные щёки слегка впали в краску — она всегда краснела от моих комплиментов.
Сегодня она была в темно-синей футболке с длинными рукавами и в серых коротеньких шортах. Её длинные стройные ноги были соблазнительно зачехлены в прозрачные темные гольфы.
«Все же какая она у меня красавица!» — с искренним восхищением подумал я и уселся за стол.
— Пап, тебе больше ничего не нужно? — заботливо спросила Катарина, когда я, отпив теплый, горячий чай, заваренный ею, уже взял хлеб и вилку, готовый приступить к омлету, ибо ничего для меня в этот момент не было столь желанно, как он.
— Нет, больше ничего не надо, милая… — ласково проговорил я и набросился на омлет.
Он оказался как всегда вкусным — мягкий и теплый он словно таял во рту!
«Ах, Кати, если бы ты умела и ещё что-нибудь готовить столь же хорошо!» — только подумал я.
Катарина же уставилась пытливым взглядом. Заметив это, я удовлетворено кивнул, показывая, что она опять его хорошо сделала.
— Ты во сколько сегодня пришла с работы домой? — привычно спросил я дочь, которая по будням подрабатывала в магазине тёти Лины.
— В пять часов… — весело пробубнила она, польщенная моим одобрением.
— Бедная девочка… — игриво проговорил я, понимая, что дочь проработала на целый час больше.
— Мне ещё нужно дописать курсовую…
— Ну, пиши. Ты же у меня умная девчонка.
Она уселась за небольшой столик в зале и уткнулась «в науку». Я же, жуя омлет, взглянул на телевизор — там шли новости, которые вела весьма симпатичная грудастаядикторша.
Временами я заглядывался и на Катарину, умиляясь серьезным задумчивым видом девушки, коя видимо, решала какую-то задачу. Её взгляд был сосредоточен, а приоткрытые алые маковки губ непринужденно ласкали кончик простого карандаша.
Я смотрел, как этот карандашик медленно ходит туда-сюда в ротике задумавшейся Катарины, и почувствовал, что у меня встал — я возбудился! Мне невольно вспомнился божественный рот Джоди, которая, дико и умело часто отсасывала мне, принося этим райское блаженство! Теперь Катарина, сама не замечая того, как бы сосала свой карандаш!
Головка потвердевшего члена мигом уперлась в тугие джинсы — мне стало немного больно, отчего я даже слегка сконфузился за столом.
«У меня так долго не было секса, что я уже начинаю возбуждаться на свою дочь!» — вспыхнула в голове мысль.
Мне стало стыдно, но я подумал, что всё же моя дочь это словно юная Джоди, которой я не изменял со шлюхами даже сейчас, спустя два года после её смерти, а значит иметь влечение к Катарине, не так уж грешно.
«Да, ещё она так невинна и прелестна, — думал я, глядя на девчонку, жадно проглатывая остатки омлета. — Что наоборот грех не любить её… Не желать её…»
Однако, я боялся мыслить о том, что бы подумала Джоди, если бы увидела, как я со стоячим членом смотрю на нашу красотку?!
«Тебя нет, Джоди, но я люблю тебя и сейчас… — всё размышлял я. — Но я хочу и секса… Как долго же я не занимался сексом!»
Я, с неким мучением перевел взгляд от Катарины на телевизор, но, уже в следующий миг представил, как между ног мне отсасывает сексапильная дикторша!
«Конечно, я бы наверно мог бы свести к близости тётю Лину, — подумал я о пухлой темноволосой владелице магазина. — Но, боюсь, если я намекну ей об этом, она обидеться, да и уволит Кати… Ах, какие же у неё большие сиськи и широченный зад! Не смотря на сорокалетний возраст, она ещё лакомая женщина!»
Я томно вздохнул.
— Пап, ты сегодня очень устал? — видимо услышав мой вздох, оторвавшись от своей курсовой, спросила Катарина. — Хочешь прилечь на диван?
Слегка вздрогнув от неожиданности, я, умиленно взглянув на неё, промолвил:
— Да, я хотел бы чуть-чуть отдохнуть…
— Я уже почти всё решила, сейчас только быстренько запишу, и постелю тебе…
— Спасибо, милая Кати…
Действительно, она, в один миг всё закончила, сложила в сумку и принялась обустраивать мне диван, который стоял тоже здесь в зале, перед телевизором. Она накрыла его мягким светло-коричневым покрывалом (с едва различимыми белесыми контурами свастических узоров) и положила большие белые подушки.
Я, поднявшись из-за стола, с благодарностью погладил её не менее мягкую голову и распластался на диване. Вскоре, дочь уже по привычке прижималась к моему боку.
Мы любили вместе лежать на диване и молча смотреть телевизор. Очень часто её теплое тело и мерное дыхание меня убаюкивало, и я незаметно впадал в безмятежную власть сна. После этого, дочь, обычно выключала телевизор, накрывала меня сверху покрывалом и тихо пристраивалась рядом. Мы с Джоди, почти всегда допускали её в нашу постель. Ныне же, она спит только со мной.
Однако сейчас, смотря в ТВ, в котором, после вечерних новостей пошла обычная криминальная муть, я, чувствуя горячее дыхание своей девчонки, впервые не умиротворялся, а ощущал в себе всё прибывающие приливы возбуждения! Чувствуя дыхание её теплого красивого рта, да прекрасно помня, как он ненавязчиво сосал карандаш, я видел, как мой член уже вызывающе выгнулся в джинсах!
В тот же миг я испуганно покосился на дочь — нет, Катарина положив мне голову на плечо, с приоткрытыми устами, но полузакрытыми глазками, ничего не заметив, смотрела в телик. По ней было видно, что и она была довольно притомлена уходящим днем.
Стараясь излишне не шуметь, я прикрыл свой выступивший холм новостной газетой, но, и спустя некоторое время, все равно чувствовал, чтовозбуждение не проходило.
Прибывая в неловком смущении, я уже хотел впервые оттеснить от себя полусонную дочь, но тут же ощутил, что не хочу этого! Более того, я не хотел, чтобы она вот так просто сейчас уснула!
— Кати, — ласково произнес я её имя, легонько толкнув девушку в бок. — Не расскажешь папе, как у тебя дела в институте?
Синие глаза Катарины, уже было почти закрывшиеся, вновь блеснули искорками и радостно взглянули на меня.
— Всё хорошо пап, — пропела она мягким голосом, который казался ещё обворожительнее из-за сонливости. — Только вот Тоби так и пристает…
— Ну, раз пристает, значит, ты нравишься этому юноше, — улыбнулся я и ободряюще погладил её по волосам, приятным на ощупь как шелк.
— Но он то мне нет! — надув цветочные губы, недовольно буркнула Катарина, снова уставившись в экран телевизора.
Весь начинавшийся сон, казалось, покинул теперь её навсегда.
— Ну ничего, ничего, — утешающим тоном произнес я, довольно улыбнувшись сему. — Всё будет хорошо, Кати…
Я гладил её по голове так мягко, нежно и продолжительно, что любая бы собачка на её месте давно описалась бы от удовольствия, но Катарина лишь слегка стала успокаиваться от не слишком приятных воспоминаний о сокурснике. Я же, возбуждался всё сильнее — мне вдруг захотелось гладить не только голову, но и всё её нежное тело с уже хорошо заметными холмиками молоденьких сисек!
От этого желания, газета на моих брюках так выпучилась, что стала своеобразной пирамидой Хеопса! И, вместе с этим, как специально, по криминальному фильму по ТВ началась сцена насилия: какой-то маньяк, догнав в пустынной подворотне одинокую сексапильную дамочку, во всю прыть бешено трахал её «по-собачьи»! Он рычал как зверь, а девка, так отчаянно стонала, что мой член возбудился уже до такого предела, что если бы я лежал на животе, то наверняка бы обделался в собственные штаны! А так, я испытывал довольно странную пытку — словно член подвесили на какой-то невиданный крюк, и не давали кончать!
От захлестывающего возбуждения, я даже не сразу сообразил, что и
Катарина тоже ведь видит это насилие! А когда сообразил, то уже
передумал переключать канал.
«Как будто без меня она не видит такие фильмы… — подумал я. — По ТВ практически каждый час кто-то кого-то имеет, хоть с насилием, хоть без… Это только я вот уже никого не имею два года, после смерти Джоди…»
При мысли о погибшей жене мне немного взгрустнулось, а тип на экране продолжал вовсю дрючить девку, которой, казалось, только и нравилось это совершаемое им «насилие».
Я отвел взгляд от экрана и взглянул на Катарину что бы понять по её лицу, с какими эмоциями дочь следит за этим соитием взрослых в эфире. И, был удивлен — она была спокойна — может только её большие, красивые глаза немного ярче заблистали от огоньков электрического света.
— Пап, — тихо проговорила Катарина, вдруг посмотрев на меня (я аж вздрогнул, словно был тем типом с экрана, коего застали врасплох!) — Тебе не кажется, что этой женщине довольно приятно?
— Кажется, Кати, кажется, — честно признался я, с замершим сердцем глядя в её вопрошающий взгляд ярко-синих глаз с красивыми стрелками ресничек.
Катарина озорно улыбнулась, и, оглянувшись на ТВ, (где те, двое уже глухо охали во взаимном оргиастическом экстазе!) вновь спросила:
— Неужели прям до самого оргазма?
— Наверно, — смущенно пробурчал я, всё же беря пульт и отключая ТВ. — И ему приятно и ей… Да, она вначале вроде бы вырывалась, но в конце отдалась ему…
Катарина приподняла голову и, задумчиво уставившись на меня, положила свою светлую ладонь на мою грудь — грудь, в которой уже давно гулко стучало сердце. Её улыбка, вызванная моим мнением сексуального насилия, ещё не сходила с её уст.
— Папа, — лукаво блеснув прекрасными глазами, обратилась она ко мне. — А почему ты никогда не делал мне такое приятное?
Я снова вздрогнул отнеожиданности! От её вопроса моя «пирамида Хеопса», уже вроде начавшая оседать, опять моментально вытянулась в высь!
— Ну… Катарина… — сразу замялся я, стесняясь смотреть дочери в глаза, словно не я был старше, а она. — Потому, что это между родственниками противоестественно…
Тогда, моя девчонка, продолжая хитро улыбаться, тихонько спросила:
— Разве для такой красотки как я, бывает что-то противоестественно?
От сего вопроса в моем горле уже всплыл грубый ком, а тело оросилось росою пота! Моя «клубника» полового члена грозно взбухла и, мне стало казаться, что она сейчас вот-вот рассечет ширинку на джинсах, пробьет газету, и во всей красе появится перед столь хитрой девушкой!
— Думаю, нет, Кати… — выдавил я из себя.
— Тогда, папа, — уже необычайно ласково проговорила Катарина, ложась на мою грудь и томно «стреляя» мне прямо в глаза. — Я бы хотела, что бы ты пощекотал меня своей пиписькой…
Тяжело вдохнув ноздрями воздух, я повел головой в сторону, ибо возбуждение уже просто душило меня! Чувствуя, на себе трепещущее тело дочери (в особенности сдавленные на моей широкой груди бугорки её сисек!), я чуть было кончил: бедро девчонки, задев газету, лишь чудом не зацепило моего взбудораженного «вулкана»!
Однако, не смотря на обрушивающийся шквал сексуального возбуждения (вызванного почти двухлетним половым голодом!), я всё же нашел в себе мужество побороть в себе некоторую растерянность.
«Что это ты, отец?! — мысленно спросил я себя, смотря в нежно мерцающие синие «озера» дочери, безмолвно просящей интима. — Ты же сам говорил себе о том, что о сексе лично уведомишь дочь, пока её не «уведомили» из подворотни ублюдки?! Ведь говорил?! Говорил. Ну, так, что тогда робеешь — действуй, ведь она просит тебя об этом! Неужели, ты сможешь отказать этим прелестным глазам, с такой преданностью смотрящим на тебя?! Неужели ты откажешь этой юной наяде?! Неужели не сделаешь ей ТО ПРИЯТНОЕ?!»
И, в ответ этим, бешено несущимся в голове вопросам, я, (стараясь не думать о том, что бы сказала Джоди) с любовью глядя в глаза дочери, ответил ей:
— Хорошо, Кати. Я пощекочу тебя пиписькой…
Услышав положительный ответ, девушка тут же, нетерпеливо сверкнув глазками, ярко расплылась в счастливой улыбке.
Я же, наконец, перешел к действию: мягко отстранив от себя Катарину, я приподнял спину и отбросил с джинсов газету. Дочь, увидев мою добротную горку, сразу широко вспучила «лупы», обалдев
оттого, что писька УЖЕ готова к «приятному»!
— Кати, дочка, — обратился я к замершей в восхищении девчонке. — Сейчас ты будешь медленно выполнять то, что я буду тебе говорить. Таковы правила игры. Так вот, прошу тебя, сначала расстегни пуговицу на джинсах и ширинке, а затем спусти трусики, что бы открыть мою пи-пи… Давай, девочка, давай, моя хорошая…
Смущенно улыбаясь, она послушно подползла к моим брюкам, и, ловкими умелыми пальчиками расстегнула пуговицу джинсов, после чего сразу потянула за бронзовый замочек ширинки.
Я, закрыв на мгновенье глаза, тихонько охнул — мне вновь показалось, что своими костяшками Катарина, расстегивая джинсы, задела неистовую плоть разбухшей головки! Однако, уже через минуту, высвободившись от верхней одежды, мой орган хоть и натянул трусики, но почувствовал себя гораздо свободнее!
«Моя избавительница… — подумал я с облегчением, благодарно взирая на дочь, коя, сильно смутилась, не ожидав, что у меня довольно крупный «калибр»!
— Теперь, моя красавица, сними с меня трусики, — проговорил я, и приободрил её любимым прозвищем. — Моя хорошая зайка, лапушка…
Катарина, уже заметно волнуясь, схватила у основания моих бедер трусики и стала тянуть их вниз. Я, помогая ей в этом, ловко приподнял свой таз, и… едва моя девчонка стянула их до нижней части аппетитно розовых яиц, как гибкий ствол моего толстого члена обнажился перед нею во всей своей кривоватой