Ехал я служить нашей любимой Родине на поезде в какое-то местечко с подозрительно кавказским названием Аздым-Тур. Ехать было недалеко. Всего одну ночь. Нас загрузили, и все сразу же отрубились под воздействием выпитого алкоголя. Ехало нас человек 10 из обычного северного городка.
Когда мы вышли из поезда, нас повели в распределитель. Хибара — 3 окна, 1 дверь, койка, стол, стул и небритый усатый азербайджанец или некто похожий… в географии я слабоват. Он нам сообщил, что всех должны распределить в 4 роты. К этому времени с двумя земляками я уже познакомился. Не знаю как, но в последнюю, 4-ю по списку, роту попал я один. Остальных, по 2—4 человека, рассортировали по другим.
Азер вручил мне какие-то документы, сумку и показал на автомобиль, который стоял неподалеку от какого-то гаража. Из него раздавалась непонятная мне речь и отчетливый мат. Это была грузовая крытая машина, в кузове которой сидело больше десятка азеров. Около машины стоял крепкий мужик в камуфляже и курил, иногда вставляя резкое слово в общую ругань. После этого ор немного утихал, возобновляясь позже.
Остальные мои попутчики уже разошлись в другие места, наверняка довольные, что их отправляют вместе. Я поглядел на распределяющего и нерешительно сказал:
— А… можно мне… ну… может я с остальными…
— С остальными? Пиздуй, куда сказали, малец. Остальных уже дядьки разобрали.
— Но…
— Пошел!… — он взял меня за плечо и вытолкнул на улицу.
Я подошел к этому крепкому азеру у машины:
— Я, это… мне сказали…
Он осмотрел меня с ног до головы, странно щурясь. Сплюнул, выкинул чинарь и сказал:
— Бумажки свои гони сюда, — посмотрел на них мельком и небрежно сунул их в карман.
— Залезай, — сказал он и открыл дверь кабины. Сам он сел за руль и мы поехали.
Когда мы отъехали, начали собираться тучи. По дороге мы немного разговаривали. Мой попутчик (звали его Махмуд) сидел и странно улыбался, изредка глядя на меня, на мои ноги, нисколько не стесняясь моего взгляда. От него я узнал, что наша рота находится в каких-то полугорах-полухолмах, невдалеке от маленькой деревушки. Основная задача — находится там и ни хрена не делать. Наша часть как бы резервная, вдруг что случится. Кому нужен такой резерв, никто не знает, но все знают, что он нужен позарез нашим советским войскам. Километрах в 5-ти располагаются остальные роты. Там уже обстановка поцивилизованней — оттуда в нашу роту идут водка, сигареты и прочие приятности солдатской службы. Сам Махмуд служит второй год и работает кем-то типа врача, так как никто в эту дыру не едет. Он все равно почти ничего не делает.
По прибытии на само место службы, Махмуд сказал мне, скорее приказал, оставаться в машине — покараулить ее, чтобы никто ничего не стащил из бардачка. К этому времени небо затянуло и пошел дождь. Мухмуд проводил солдат в какое-то помещение и вернулся к машине. Посидел покурил, поматерился на погоду и повел меня в совсем другое здание.
Там сообщил мне, что раз я новенький в этих краях, надо посмотреть на мою медицинскую карту, и на меня собственно. Немного удивленно и недоумевая Мухмуд пролистал мою карту, сказал, что в принципе я пригоден для этого региона и вообще для службы в армии. По сути дела в моей карте он ни хрена не понял. Решил меня к тому же осмотреть. Приказал, именно приказал, раздеться до трусов. Пока я мешкался со своими лохмотьями, он снял с себя куртку и футболку и предстал передо мной с обнаженным торсом. Он был весь в татуировках. Все они были односмыслены: девочки в разных позах, ножи, несколько слов, какие-то кресты и звезды. На одной руке был широкий кожаный браслет с металлическими полосками. Грудь его была накачана и волосата, то есть не шла ни в какое сравнение с моей почти плоской и безволосой грудью. Я не произвольно уставился на него, точнее на его торс. Рассматривая его, янаткнулся на слово «целка» и непроизвольно опустил взгляд и сдвинул колени вместе, действительно было не холодно, но меня прошиб какой-то озноб. Я стоял и водил взглядом по полу где-то с полминуты. Когда поднял взгляд, понял, что Махмуд рассматривает мои бедра. Он посмотрел на меня и спросил, не хочу ли я выпить:
— Можно: — коротко и быстро сказал я, отводя взгляд.
Он вышел в другую комнату. Я постоял, потом сел на кушетку. Мухмуд принес два стакана воды. Я чуть отпил и поставил на стол. Он залпом осушил стакан и сел рядом со мной, взяв резиновый молоточек. Сказал мне положить ногу на ногу и начал постукивать им по коленке. Реакции никакой не было. Мне почему-то стало прохладно и меня бил слабый озноб. Я выпил еще немного воды. Когда ставил стакан, он положил руку мне на бедро и стал его потрясывать и мять.
— Расслабься, не напрягайся, — успокаивал он меня. Опять стукнул. Я уже сам поднял ногу и не опустил ее. Он сказал мне, что у меня что-то не в порядке и как-то осуждающе гладил по спине у лопаток. Отложил молоточек в сторону и второй рукой начал опять якобы массировать мою ногу. Гладил ее нежно, постепенно перебираясь к внутренней стороне. Я сидел в каком-то непонятном оцепенении, боялся пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы заговорить с ним. Когда он обхватил мое бедро чуть ли не снизу, я попытался встать. Но он схватил меня за ногу и сильно прижал ее к кушетке. Я старался вырваться, но только ерзал задницей по сиденью. Махмуд придвинулся к моему уху, и сквозь горячее дыхание я расслышал:
— Боишься? — загадочно прошептал он.
Вдруг меня отпустил, и я в одних трусах рванулся к выходу.
Но впопыхах вбежал я в ту комнату, откуда он вынес воду. Она была уставлена какими-то золотыми украшениями, фигурками, повсюду стояли свечи. У стены стояла большой диван-кровать, уже расправленный или еще не заправленный. Я остановился перед ним. Тяжело дыша, оглянулся и увидел стоящего в проходе Махмуда. Он стоял и опирался на косяк. Улыбался и смотрел на меня как лев на антилопу.
Он подошел ко мне. Я постарался сделать шаг в сторону. Он пихнул меня, и я приземлился попой и спиной на кровать. Он даже не закрыл дверь. Да и я понимал, что весовые категории не равны. Он лег рядом, прижал меня одной рукой за грудь и сказал твердым тоном:
— Хули ты рыпаешься, как целка! Тебя, что с мужиками общаться не учили!?
— Что тебе надо? — пересилив страх медленно сказал я.
— Тоже что и всем в моем положении. Ты, сучка, как-будто не понимаешь!?
Я посмотрел на него недоумевающим взглядом. Он на меня.
— Ты что, и вправду целочка!?
— Кто?
— Что ни разу с мужиками не ебался!?
— Нет, я не.
— Пиздишь!
— Честно. Я ведь даже.
Давление его руки немного ослабло.
— Зря. В такую попку-ягодку надо хуи совать частенько. Тебе ни разу не предлагали? Мужики не приставали?
— Нет.
— У нас ты давно бы стал популярен среди мужиков. Пользовался бы спросом.
— У вас.
— У нас на Кавказе любят белых мальчиков и их блядские тела. Ты как, с девчонками часто ебешься?
— Ну, даже не знаю.
— Когда последний раз?
— Давненько было, наверное.
— Опять пиздишь! По тебе видно — ты и с бабами девственник! Ну пиздец! Впервые такого вижу!
— Ведь правильно! Ты целка везде и отовсюду!
— Ну-у-у.
— Откуда ж ты такой подарок судьбы?
Давление с груди вообще исчезло. Махмуд перевернул меня спиной к себе. Я думал, что он отвяжется. Но он стал стягивать с меня трусы. Стянул до колен, я ухватился за них. Снова перевернулся на спину, одной рукой держа трусы, другой прикрывая член с яйцами. Я начал дрыгать … ногами. По-детски замычал-застонал, на глазах у меня образовались слезы — наверное, от неожиданности. Но Махмуд стянул таки с меня трусы и выкинул их вкоридор. Я лежал, прикрывая член и вытирая глаза. Со страхом в голосе я сказал.
— Что ты делаешь? Чего тебе надо?
— Ебать тебя собрался! Научу девочку, как надо с дядями разговаривать!
— Но, я не девочка.
— Пока еще да, сейчас кто-то станет леди, прощай, целочка!
Он уже сел рядом со мной. Схватил мою руку на члене. Я схватился обеими руками за, как мне казалось, последнюю преграду. Он одной рукой легко отдернул мои обе руки.
— Махмуд, пожалуйста, — застонал я.
— Еб твой! Ха-ха-ха — засмеялся он, увидев мой маленький пенис.
В лежачем состоянии он 4—5 см в длину, 2 — в диаметре.
— Понятно теперь почему у тебя с бабами не получается.
Я просто заплакал. Когда он встанет, то 12*3, но это делу не помогает. Я действительно всегда стеснялся его размера.
— Но тебе со мной его стесняться не зачем, меня это не волнует. Надеюсь твоя дырочка такая же крохотная. Ну же, поцелуй папочку.
Он потянулся своими гуммами ко мне. Поцеловал меня в губы. Его щетина колола мои щеки. Я никак ему не ответил, только стал извиваться и опять задрыгал ногами. Махмуд ударил меня по заднице, придавил к кровати и начал шлепать меня по щекам. Обзывал целкой неоттраханной, плоской девкой, узкой писькой. Я давно уже понял, что физически сопротивляться — только беды себе создавать.
— Махмуд, пожалуйста, отпусти меня, я никому не расскажу.
— Интересно — а если расскажешь?
— Я все сделаю, только отпусти.
— Ты и так все сделаешь, если я попрошу. Не так ли? Ты ведь разумная девочка?
— Я пожалуюсь.
— Кому, дура!? И что ты расскажешь!? Что я тебя отъебал!? Да тебя на смех поднимут и по кругу пустят. Не смей мне угрожать! — и ударил меня больно по щеке. Я просто расплакался и закрыл лицо руками. Потом он повернул меня лицом к стене, плюнул себе на ладонь и припечатал между моих ягодиц. Похлопал по попе, помял ее.
— Ты скоро все сама поймешь, — сказал он достаточно серьезно.
— Я тебе не девушка, — тихо простонал я.
— Дурочка ты, — встал, и я услышал, как он начал раздеваться — зазвенел бляхой на ремне.
Через минуты полторы я понял, что он выключил свет, но было по-прежнему светло. Я обернулся. Он сидел у самой моей головы, в комнате горели свечи. Перед моим лицом лежал член на его бедре. Я в размерах тогда не ориентировался, но сказал бы, что он был 20*4. Позже я понял, что мне еще очень повезло.
— Пососи его, деточка! — сказал он достаточно ласково.
— Я не хочу, — сказал я, глядя ему в глаза исподлобья.
— А тебя не спрашивают, сладкий ротик! Хочешь кулаком по твоему блядскому личику получить? — не менее ласково сказал он.
Он взял мою абсолютно безвольную голову и воткнул в мой рот свой член. Он был мягким снаружи, но казалось очень твердым внутри. И сразу почувствовал этот до боли знакомый соленый вкус.
— Главное зубами не трогать, — поучил он. Я начал сосать. Медленно. — Языком головку гладь. — пояснял он по ходу моего сношания в рот. — Губы плотнее.
Я двигался медленно. Поэтому он подложил мне подушку под голову и стал сам ебать меня в рот. Убыстряя темп. Я, было, подумал, что этим все и закончится и моя попка останется девственницей. Но Махмуд меня огорчил.
— Слюной смажешь — в жопу лучше войдет. Таких как ты на зоне просто ебут. Не уговаривают и не бьют. Просто собираются 3—5 человек в одной камере, ломают тебе целку и учат всем премудростям. А потом сами же тебя сдают своим друзьям за пять сигарет. А ты работаешь и жопой, и ртом и нихуя кроме спермы не получаешь.
Махмуд вытащил хуй из моего рта. Ото рта до головки потянулась ниточка слизи. Я почувствовал, что губы мои немного распухли и вывернулись наружу. Я дышал с открытым ртом, так как он не закрывался, и губы щекотал горячий воздух. Во рту оставался вкуссмазки. Именно в этот момент показалось, что меня использовали как живой туалет.
Махмуд молча спихнул меня к краю кровати. Сам лег к стенке, придвинулся вплотную ко мне и обнял. Гладил по бедрам, водил членом по попе — от этого ягодицы слегка покалывало, было особенно щекотно там, куда, в общем понятно. Он гладил меня по животу, грудям. Как то не так, как показывают в кино — смелее и, не обращая внимания на то, что я достаточно сильно извивался, как подстреленная лань. Я прогибался в спине, то выпрямлял, то подгибал ноги — все как будто непроизвольно. Иногда хватал меня за пенис и яички, дергал их и тихо посмеивался, подразнивал меня, тыкая своим большим членом в мои яйца. Я чувствовал себя униженным, но возразить что-то ему не мог. Я лежу голый рядом с голым азером, он щупает, гладит, мацает меня, смеется над моей беззащитностью. Когда он тягал меня за мой лежачий пенис, на глазах наворачивались слезы. Хотелось заплакать как девушке с маленькими грудями, которая сидит в сауне с полногрудыми красавицами.
Махмуд приставил свой средний палец к моим губам, поводил им по ним, засунул в рот. Я начал его посасывать. Он достал его, и попытался вставить мне в попу. Он не входил. Потом опять приставил к губам. Я отказывался его брать, ведь он был у моего заднего прохода. Но он с силой засунул его. Потом второй. Достал и начал всовывать в попу один палец. Он немного вошел и дальше не шел. Боли не было. Было немного неприятно. Потом он опять засунул мне в рот палец, побывавший в моей попе. Я подумал, что это уже слишком. Но вскоре его палец, пахнущий моим говном, погрузился в мой рот. Я почувствовал вкус собственного говна. На мгновение разум мой прояснился. Мне суют в рот мои же какашки. И я покорно их принимаю.
После третей попытки Махмуд с силой шлепнул меня по попе. Я взвизгнул, наверное, как девчонка. Он встал и сказал лежать здесь. Я опять впал в какой-то транс. Где-то в животе зародился какой-то сгусток — сгусток покорного ожидания и страха — страха потерять что-то очень ценное; не просто потерять, это «что-то» отберет у меня другой человек и заберет себе. И этот человек — мужчина, с которым я познакомился сегодня.
Вернулся Махмуд с каким-то тюбиком. Подошел ко мне, похлопал по попе, весело потрепал меня за щеку, назвал послушной девочкой с хорошенькой попочкой и улегся рядом. Я не смел пошевелиться — сказывалось превосходство в силе. Сзади что-то чавкало. Потом стало холодно в проходе, и палец резко погрузился в него. И сразу вышел. Я так ничего и не понял — меня поимели или нет, но вдруг начал переживать. Махмуд подогнул мне ноги, схватил меня за бедро повыше.
Вдруг я почувствовал давление на попу, резко выпрямил ноги и получил несколько ударов по щеке. От ударов снова заплакал и сам согнул ноги. Махмуд уже схватил меня сильно до боли и стал вводить член мне в попу. Из глаз брызнули слезы. Я закричал, стало сводить ноги и я прогнулся в спине и подогнул ноги сильнее. Это, наверное, облегчило ввод члена в попу, так как я почувствовал, как член довольно быстро вошел в меня. Я чувствовал, как он раздвигает все у себя на пути. Я громко застонал и пытался оттолкнуть Махмуда от себя, но он как будто назло мне еще немного двинулся и вставил уже до самого упора, по яйца. Я шлепал его по попе, стучал кулаком по бедру. Но он только громко рассмеялся.
— Махмуд, пожалуйста, не надо… остановись… мне больно…
Он стал медленно выходить из меня… У меня раздался стон облегчения. Но вышел, конечно, до половины. И вдруг еще резче засадил по яйца.
— А-а-а-ййййй… — вскрикнул я. И просто … зарыдал как маленький ребенок. Лишь пискляво вскрикивал, когда Махмуд начал меня ебать. А ебал он размашисто. Не быстро, но очень глубоко.
— Махмуд, родимый… пожалуйста… ай… милый… остановись… ай… любимый… — я перебрал все ласковые слова, но он не останавливался.
Я уже