Некоторым, не нравится наше лето, горячее лето Самарканда, но для меня, это самое приятное время года. Горы фруктов и толпы туристов, разноязыкая толпа и много, много выгодных сделок и интересных новостей, девушки в лёгких платьях и парни, в обтягивающих штанах, украдкой, оценивающие своё выпирающее мужское достоинство, по сравнению с буграми других парней. Лето — время приключений со случайными попутчиками и попутчицами, время коротких юбок и белых штанов, через которые мы иногда, как бы случайно задеваем друг друга в транспорте или в очередях. Если кому-то сильно жарко, всегда можно искупаться в речке, заодно познакомившись с такими же любителями «прохладной жизни», но самое утончённое удовольствие лета, это вечернее чаепитие в хорошей компании, после бани в чайхане у Ахат-ака. Я и мой друг Тахир каждый вечер пользуемся гостеприимством мудрого старца Ахата. А ранним утром, ещё наполненным свежестью и пением ночного соловья, муэдзин снова возвестит начало нового дня. Лето продолжается.
Но сейчас полдень и я торгую на городском базаре. Торговля не идёт, и я от скуки гляжу на себя в зеркало. Вообще я собой доволен, густые чёрные усы, густые чёрные брови сходятся над переносицей, рост 185, атлетическое сложение, вот только… только нос крупноват и волос на теле слишком много, как утверждает моя жена. Я истосковался, моя Лола забеременела и уехала на две недели к родителям поделиться этой нашей радостью, но мне не хватает её улыбки, близости с ней, кроме того, некому приготовить и принести мне лагман из дома и приходится довольствоваться покупной самсой. Вот и сейчас я жду, когда торговец с полным тазом пирожков подойдёт к моему прилавку, но только… невдалеке мелькнул приезжий покупатель, наверное, турист, наверное, россиянин, но определённо не местный. Ради иностранца, обед можно отложить.
Он подошёл и начал разглядывать турецкие штаны. Глядя на его бесцветную рожу, я чуть не задохнулся. Это же Витька-прапорщик, некогда чёрно-голубая гроза нашей роты. Прошло много времени, и я почти забыл службу в России, в моей памяти обычно остаётся только всё хорошее, но тут я вспомнил и плохое. Витёк со своими друзьями, устроили нам, молодым лицам «неславянской наружности» незабываемую службу. Один мальчишка с Кавказа, через неделю, как его опидарасили, спрыгнул головой вниз с вышки. Спец. комиссия постановила: «несчастный случай». Другой, через месяц, службы, свихнулся и покрылся нарывами, его куда-то убрали. Меня Аллах хранил, в критических ситуациях что-то всегда меня спасало и мешало им меня опустить. Хотя большинство молодых прошли через Витьку и его друганов. Все это видели, но молчали. Ебали они очень жестоко, я всегда удивлялся, почему зверями называют нас. Я не знал ни одного случая, чтобы парень, побывавший под узбеком или каким-нибудь другим «членом мусульманской национальности», истекал кровью, не мог встать и ползал с разорванной промежностью, выбитыми зубами и отбитыми почками. Хотя, конечно же, есть и среди нас придурки и уроды. Но после Витьки-прапора и его дружков ребята не могли передвигаться иначе, как только ползком. Меня они любили гонять сквозь строй пинков, заставляли драться с другими «южанами» и т. д. потом снова проходить сквозь строй пинков.
— Сколько?
Я ответил, предварительно умножив цену на три.
— Ну ни хуя себе!
— Дорого?
— Дёшево! А туфли?
Умножаю на пять и выдаю ответ.
— Пойдёт, слышь браток, я куплю и туфли и штаны, но буду мерить и всё проверять, черножопым доверия нет.
— Как вам будет угодно, залазьте сюда, гость дорогой, любой размер есть!
Он крепко берёт мою руку, и я его рывком приземляю за прилавок. Крепкий парень, этот Витёк, приземляется ловко, на обе ноги, с улыбочкой, почти не изменился; интересный цвет кожи, ладони такие же, как и тыльная часть руки, бледно-розовые и волосы «малля-соч»,светлые. Здесь это экзотика!
Я задёргиваю занавеску, обед!
— Я хочу всё время, которое проведу в Самарканде, походить на местных парней, а не на туриста. Одень меня так, как одеваетесь вы, и я начинаю развлекаться здесь на все сто.
— Нет проблем, дуппишка, рубаха с пальмами, китайские джинсы, иранские шлёпанцы и… трусы, мои земляки носят только высшего качества (во-первых, это правда, при нашей бедности, единственное богатство парня, это его крепкий хуй, во-вторых, мне необходимо сбыть дорогущие американские плавки).
Уже неделя, как Лолка уехала к матери и мой елдак, почувствовав обеденное время, встал, раньше, она приносила мне обед, а после обеда мы дарили друг другу любовь… по головке и стволу прошел приятный зуд (я незаметно потёр свой член через штаны); сейчас бы снять напряжение и как некстати эти воспоминания. Витя теперь богатый клиент и, конечно же, меня не узнаёт… и приехал явно с деньгами… и развлечься на все сто, видимо означает много секса с… А что, если… Я вспомнил то ощущение опасности стать пидором, ощутил запах солдатского сортира и мои мышцы напряглись.
— Тебя как звать, друг? Хочешь померить узбекскую военную форму б. у.?
Я бы на его месте побрезговал,… но он после кратких раздумий согласился.
— Просто в этой видавшей виды военной форме, ты действительно не будешь выделяться, у нас нельзя носить всё новое, я тебе её отдам бесплатно, в придачу к туфлям и брюкам.
Я расставил широко ноги, (хуй от тесноты уже готов разодрать все преграды, я почувствовал влагу на головке) и расстёгиваю медленно пуговицы на его брюках сверху вниз. Последняя зацепилась. Витёк насторожился.
— Чего смотришь, видишь, я тут палец порезал, помогай мне тебя расстёгивать!
Он придвинулся вплотную и начал расстегиваться, наши руки соприкасались, я максимально, насколько было возможно, приблизил их к моим зарослям внизу живота, мой елдак ответил толчком. Я в упор смотрю на его некогда всемогущую, а теперь растерянную рожу, мои желваки невольно начинают ходить вверх-вниз; мои кулаки сжались, а мой член уже на пределе, в предвкушении сладкой мести. «Я уверен, ты сдашься, теперь обстоятельства на моей стороне, а моя настойчивость ещё ни разу меня не подводила». Его брюки упали, открыв клетчатые семейные трусы. Под трусами вырисовывался половой член Витька.
— Давай теперь я тебе помогу снять и эту футболку, у меня хороший выбор местных маек.
На Витьке хэбэшная футболка, я задираю её, прижимая бёдрами его торс к прилавку. Мои мышцы наполнились кровью, и все мысли улетели, кроме одной: «мой елдак трётся о член ночного хозяина нашей казармы». Я специально медленно снимаю с него футболку, чтобы продлить кайф, его тело напряглось и стало как сталь, он стал вырываться, попытался меня оттолкнуть, но грудь Вити покрылась испариной, это он почувствовал жар моего паха. Когда футболка освободила лицо Вити, я взял его за голову и засунул большие пальцы ему в рот, и начал «натягивать щёки на затылок» (наш армейский прикол), в упор глядя на него.
Его сопротивление начало спадать, в глазах ужас и он мямлит:
— Ты чего это? Я турист, я приехал исследовать культуру, знакомиться с людьми, я не такой…
— Конечно, ты был… не такой. Но сейчас ты по полной программе испробуешь острые ощущения, когда тебя опускают, правда, я не буду калечить и уродовать тебя так, как делал в армии ты. Но я научу тебя нашей мусульманской сексуальной культуре, за исследованием которой тебя видимо и пригнали сюда шайтаны, после этого тебе легче будет знакомиться и общаться с местными парнями.
Я с трудом опускаю его обалдевшую голову на уровень своего паха. Он сел на корточки.
— Так это ты, Бабаев!?
— Ну вот, ты меня и вспомнил. Расстегни на мне мою одежду и медленно, без резкостей снимай, тебе потом ЭТО даже понравится.
Расстёгиваю его рукойсвои штаны… трогаю его пальцами свой куток…. .. и вот… мой драгоценный красавец-клинок… роскошный, пропорциональный, 22 см. елдак с истекающей от сладкой истомы и от краткой борьбы влагой. Яйца касаются подбородка, а головка ворошит кудрявый чуб повелителя жизни запуганных салаг. Тру его прапорскую физиономию о свои джинсы, плавки и о свой ствол,… парень не подаёт признаков жизни, даже не дышит. Но здесь, как и в армии, главное настойчивость и неотступность. Я, взяв хуй в руку, тыкаю головкой в Витькины губы, они плотно сжаты.
— У тебя есть выбор, товарищ прапорщик, или я, или я и ребята с соседних прилавков. У нас блондины нынче в моде!
Губы как бы обмякли, или даже приоткрылись, или мне показалось? Нет, не показалось, это именно чудесные нежные и толстые губы (как у Лолы!) гуляют по моему стволу, распределяя смазку, его руки безвольно повисли «по швам». Я больше не смог сдерживаться, скинув рубаху и засадив ему в рот, между гланд, я кончил. Мне показалось, что я увидел небо в алмазах, реальность растворилась в волнах наслаждения. Витька начал захлёбываться, но потом проглотил всё. Я отомстил за наших парней! Только жаль, что так быстро кончил. Толчки блаженства в моём хуе продолжались, Виктор продолжал посасывать своего победителя, одновременно трогая, свой необрезанный писун через трусы. Неожиданно Витёк привстал и придвинулся ко мне, мой хуй ткнулся в его живот.
— Почему ты такой злопамятный? Эти законы не я придумал. Потом… я тебя не ебал, не хотел опускать, ты мне даже нравился… но теперь ты отомстил, и мы мирно расходимся, ведь так?
— Так, Витёк. Но ты ещё не всё с меня снял, остались штаны и обувь, а мне жарко, снимай!
Он выпрямился, но выглядел уже не так гордо, как десять минут назад. Его белый необрезанный хуй был примерно на одну треть короче, хоть и такой же толстый. Он мельком сравнил нас, и от такого результата лицо его ещё больше поникло. В действиях Вити произошла перемена, он больше не строил из себя богатого ёбаря, он покорно нагнулся, снял мои галоши, затем брюки и плавки, тревожно прислушивался к происходящему за соседними прилавками, мой хуй разбудил в нём страх. Я же только начинал входить во вкус и почувствовал необычайную свободу, оказавшись нагим. Когда он снимал с меня галоши, я увидел его мощную спину и понял, я его буду ебать как мужик, а не как мальчишка. Его руки трогали мои ступни, дотрагивались до моих ног, я возбудился ещё сильнее, чем десять минут назад.
— Витя, подрочи мне по старой дружбе, может быть, я тебя тогда отпущу. Надёжно прислонив свою жопу к прилавку, он взялся за мой хуй.
— Отпусти по-хорошему, я под защитой российского посольства… ладно, я даже ещё разок возьму его в рот пососать и всё… мы в расчёте, ты меня отпускаешь!
Он наклонился, взял в руку мой клинок и начал гулять по моему вновь играющему вверх-вниз коричневому длинному и толстому стволу губами, ласкал язычком и обсасывал головку; всасывал, вытаскивал и медленно водил по лицу, потом снова брал в рот. Мой победитель-хуй ежесекундно начал подниматься до пупка, потом вниз, потом снова вверх и захотел более серьёзного продолжения от этого парня.
— Знаешь, Витёк, ты рано собрался уходить. Аллах послал тебя мне не для того, чтобы я тебя так отпустил, не дрочи больше мой хуй. Мы сделаем по-другому, я выебу тебя в жопу.
Я подсадил его на прилавок, Витёк весь побагровел и стал как пьяный:
— Ну почему я тебя так и не выебал тогда, почему приехал отдыхать сюда, почему пришёл сегодня на базар, наконец, почему он у тебя такой здоровый, это не справедливо!
— Он обрезанный и ничего не мешало ему расти, плюс солнце, плюс, когда я был пацаном, я всё время думал о сексе и дрочил по утрам и вечерам с пятилетнего возраста.
— Знаешь, почему я тогда не выебал тебя? Я хотел с тобой секса на равных, я хотел с тобой по-очереди, а там я немог себе позволить валяться с младшим по званию парнем на равных.
Обхватив своего некогда повелителя, я затолкнул свой язык ему в рот и затем начал постепенный переход к настоящему мужскому сексу, т. е. давить средними пальцами на его очко через трусы.
— Стягивай трусняк и то, что на тебе осталось, ебать тебя сейчас буду!
Витёк, как пьяный снял брюки, стянул трусы и покорно приставил мой елдак к своей промежности, под яйца. Мой конь напрягся, натянулась кожа, он стал почти чёрным, раньше ни на кого так не вставал. Витино хозяйство обмякло и безвольно обвисло. Сейчас предстоит казнь этого некогда всемогущего прапорщика, посредством насаживания на чёрный хуй. Головка слегка раздвинула дырочку и начала томительно пульсировать, Витя отпрянул от неё, руками обнял меня за шею, и не открылся. Я от волнения забыл русский язык и попытался объяснить ему по-узбекски, что мой мусульманский подход к сексу не позволяет мне грубо насиловать своего гостя. Я надавил на его плечи. Витя поцеловал меня в шею и стал умалять не пидарасить его всерьёз, а тереться хуем между его ляжек, застонал, начал руками скользить по моему хую, между тем, мой клинок покрыл смазкой его входную точку, необыкновенный кайф разлился по всему телу, я как бы взлетел. Я еле сдерживался, чтобы не кончить от Витькиных рук. Что и говорить, парень был очень хитрый и нервный, его нервозность обещала необычное наслаждение.
В армии я не смел даже мечтать о его жопе, наоборот, в страшных снах мне снилось, как он меня опускает, как я миллиметр за миллиметром, лишаюсь мужественности, как его яйца покрывают мои яйца, как стыдно смотреть в глаза товарищам, они ведь уже узнали, что я стал пидаром; а что будет по возвращении домой, как смотреть в глаза ребятам в махалле, отцу и братишке?
Теперь же эти мускулистые напряженные руки, кубики брюшного пресса и волосатые ноги, то напряжённые, то расслабленные принадлежат мне. Я делаю его пидарасом, я вскрываю его. В моменты расслабления его колечка, я толчками проталкивал конец в его горячую щель, парень напрягался, стонал, и головка, встречая сопротивление, выскальзывала наружу. Наконец, головка полностью вошла в его тесную мужскую дырочку, и Витькина жопа плотно обхватила ствол моего члена. Его очко, пытаясь вытолкнуть моего коня, лишь сильнее его сжимало по принципу замка, ведь головка моего обрезанного клинка массивнее, чем ствол. Я осторожно ввёл мой елдак по яйца в жопу повелителя салабонов. Наслаждение от плотного обхвата моего члена было так велико, что я потерялся во времени и начал стонать от кайфа. Передо мной промелькнули сексуальные картинки из моего детства, одноклассник, которого мы мацали всем классом на переменах в школе, девчонка, с которой я сидел за партой, первый день в армии, дембель, свадьба и, наконец… моя сладкая месть. Парень был покорён, в его глазах навернулись слёзы обиды, он попытался вырваться и почти слез со скользкого хуя, но я на этот раз с силой засадил ему. За каждое поступательное движение моего клинка в заднем проходе врага, я готов был многое отдать, но наслаждение засаживать и вынимать хуй из белой задницы прапора, за это блаженное трение по всей длине моего ствола, Аллах подарил мне даром, как раз тогда, когда я истосковался по Лоле. Стоны северного гостя выражали страдание и негодование. О Аллах, тогда в армии я предчувствовал, что Ты дашь мне отомстить!
— Сейчас не дёргайся, а то больно будет; я поимею теперь тебя по-другому.
Я аккуратно перевернул парня, не вынимая скользкого от смазки конца, лицом к прилавку. Его жопе стало хуже, дырка тут же сильнее обхватила конец. Я дал время привыкнуть его анусу к моему вторжению, я наслаждался необычной добычей, горящей огнём теплотой его внутренностей и делал только мелкие движения.
— Витёк, ты не в первый раз, или мне показалось?
— Мне интересны девочки, но в армии я ебал