часть первая
НЕ ПЛАЧЬ, ДЕВЧОНКА…
Уходил служить Валерка — провожала вся родня…
и девчонка его — Верка, и соседи, и друзья
парня тоже провожали, — ели-пили за столом…
«Все мы в армии мужали, — старый дедушка Пахом,
опрокидывая стопку, улыбался. — Не боись!»
И, поддев огурчик ловко, дед рассказывал «про жись»…
Друг Колян «про дедовщину» без утайки говорил
и, как опытный мужчина, безопасности учил
захмелевшего Валерку, — ужасалась тихо мать…
Раскрасневшаяся Верка обещала парня ждать…
и хотя не очень верил ей Валерка — что слова! —
тем не менее, твердели у него штаны, едва
в полутёмном коридоре прижималась передком
к нему Верка… и, рукою теребя ей сиськи, он
целовал девчонку в губы… «Никого не подпущу…
дожидаться тебя буду…» — гладя парня по плечу,
щекотала Верка ухо жарким шепотом своим,
и штаны бугрились туго от желания любви —
член стоял, и прогуляться звал Валерка, но она,
не желая отдаваться, не пускала пацана
в свои трусики, и губы продолжал он целовать,
и шептала она: «Буду… честно буду тебя ждать!»
Закадычный друг Сережа, обещая проследить,
обнимал Валерку тоже, — уходил пацан служить
на два года… и украдкой вытирала слёзы мать…
На бумаге это гладко — долг Отечеству отдать…
А на деле… а на деле — две зимы и лета два, —
провожали: пили-ели… «Ты, мамаша, не права,
что рыдаешь… Оглянуться не успеешь, как орлом,
смотришь, он уже вернулся! — пьяный дедушка Пахом
опрокидывал стопарик… улыбался: — Не боись!
Отслужить обязан парень!» И — рассказывал «про жись»:
как в Германии когда-то сам служил после войны…
и каким лихим солдатом был тогда он… — пацаны
деда слушать не хотели, и орал магнитофон…
танцевали-пили-ели… содрогался сельский дом!..
… Утром у военкомата капитан команду дал:
«По автобусам, солдаты!» И — «солдат» поцеловал
неуклюже мать… Веруню засосал от всей души…
по-мужски обнял Сергуню… Мать заплакала: «Пиши…»
Проводили…
часть вторая
СЛУЖБА В АРМИИ (IN BREVI)
И — два года
пролетели-пронеслись…
Те, кто выжил, на свободу — «Смирно! Вольно!» — разошлись
с чистой совестью…
часть третья
MAGNA RES EST AMOR
Валерка
долг Отечеству отдал…
Не дождалась его Верка — вышла замуж… «Не беда! —
опрокидывая стопку, старый дедушка Пахом
поддевал огурчик ловко. — Где ей, курице, с орлом
вровень быть? — Витиевато успокаивал дедок
захмелевшего солдата. — Не печалься, голубок!
Верка ждать не захотела? Ну, и ветер ей под хвост!
У тебя их, этих девок, еще будет целый воз…
Не боись! — И дед, огурчик разжевав беззубым ртом,
обещал: — Мы девку лучше во сто крат тебе найдём!»
Тем не менее, Валерка гнул своё — и говорил,
что он любит только Верку… что одну её любил…
и что он уже не сможет так влюбиться ни в кого…
Закадычный друг Сережа успокаивал его:
«Не дури! На Верке клином не сошелся белый свет…»
Мать Валерке говорила, что он встретит ещё… «Нет, —
отвечал Валерка грустно, — я других не полюблю…»
Так разыгрывал искусно и друзей он, и родню,
говоря, что только Верка его сердцу дорога,
что решили все: Валерка однолюб… И предлагал
закадычный друг Сережа то рыбалку, то вино…
«Чтоб развеяться немного», — пояснял он. «Всё равно», —
отвечал Валерка… «Или… может, баню истопить?»
По соседству они жили… И дружили… Как открыть
свою душу?… Невозможно… И молчать невмоготу…
«Истопить?» — спросил Сережа. И сказал Валерка: «Ну…
истопи», — и так искусно он при этом радость скрыл,
что Серёга свои чувства с лёгкой грустью осадил,
в миллионный раз подумав, что любви ответной ждать
и смешно, и безрассудно… Глупо думать и мечтать,
что понять Валерка сможет… Не поймёт онникогда… —
про себя вздохнул Серёжа… Улыбнулся: «Ну, тогда…
протоплю я завтра баню. Купим пива. Рыба есть…
Пацанов своих попарим, и — по бабам!» — «А ты здесь
не терял, наверно, время?» — «Я? Да как тебе сказать…»
Рассмеялись оба. «Серый, ты мне должен рассказать!» —
«Не расслышал я… ты хочешь, чтобы… что я показал?» —
«Ха-ха-ха!» — «Чего хохочешь?» — «Интересно ты сказал…»
Интересно… ну, ещё бы!
часть четвертая
ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ ВТОРОГО ВЗВОДА (IN EXTENSO)
Здесь вернёмся мы назад —
в дни армейской службы, чтобы прояснить, чему был рад
сероглазый статный парень, когда друг его — Сергей —
зазывая его в баню, пошутил… совсем как гей
пошутил Серёга! — ну-тка, отчего Валерку вдруг
возбудила эта шутка? — без намёков скажем вслух:
уходил служить Валерка непроткнутым пацаном…
а пришел — уже не целка… Замкомвзвода Иванов
сразу выделил солдата, стал в каптёрку зазывать,
земляком и даже братом стал салагу называть…
но, хотя после отбоя гомосекс в казарме цвёл,
Иванов в кровать с собою не тянул Валерку, — пёр
замкомвзвода в зад Серёгу, тайно Юрика вафлил…
было с кем, и он не трогал «земляка» и «брата»: был
настоящим гомофилом замкомвзвода, и в душе
не хотел он парня силой принуждать ебаться в «ж», —
секс не путая с любовью, с замиранием в груди
от подъёма до отбоя Иванов хотел любви…
И беспомощно, и страстно о Валерке думал он —
настоящим педерастом замкомвзвода Иванов
был в душе, и под бравадой пряча истинную суть,
миловидному солдату он хотел не просто вдуть, —
был для этого Серёжа… и Валерку без труда
мог бы он отмужеложить, но — влюбившись в пацана,
Иванов хотел, чтоб парень потянулся сам к нему, —
о взаимности мечтая, помогал он пацану…
Жизнь в казарме для солдата, если он к тому же мил, —
что скрывать! — порой чревата покушением на тыл:
сохранить не каждый может в первозданном виде зад —
салабонов мужеложат старики… и есть разврат —
когда делается явно… и совсем иное есть —
когда делается тайно, — вариантов море здесь!..
Преотлично зная это, замкомвзвода Иванов
за Валеркой незаметно наблюдал — и был готов
свою помощь, если надо, оказать в любой момент…
«Земляком» и даже «братом» называл салагу дед —
опекал его повсюду и в обиду не давал…
Как-то раз черпак Ублюдов фаловать Валерку стал:
заманил его в сушилку, брюки сдёрнул с него вниз,
развернул к себе затылком, жарко выдохнул: «Нагнись!
Поиграем в маму-папу… — Нетерпением горя,
вмиг Валерку он облапал и, штаны спустив с себя,
зашептал на ухо: — Тише… вазелинчик я припас…
позабавимся, парниша… один раз — не пидарас…»
Наклонив Валерку грубо, руки вывернув ему,
между ног тугой залупой обжигающе скользнул
в темноте Ублюдов… «Тихо! — повторил он горячо. —
Стой, не бойся! сейчас мигом смажу я тебе очко…»
Стал Валерка вырываться — голым задом закрутил…
никогда ведь не ебался с пацанами!… Обхватил
полуголого Валерку возбудившийся черпак
и, держа за бёдра цепко, залупившийся долбак
попытался всунуть сразу, позабыв про вазелин…
ох!… момент был преопасный: мог бы запросто кретин
дефлорировать парнишку, насадив его очко
на свою тугую шишку, колом вздыбленную… но
замкомвзвода шум услышал — дверь в сушилку распахнул…
приказал Валерке: «Вышел!», и — тот мигом натянул
свои брюки и мгновенно из сушилки прыгнул вон…
«Что, Ублюдов… много спермы? Захотелось с пацаном
поделиться?… Ты же видел, что Валерка мне как брат…
Есть Серёга — ротный пидер… подставляет Игорь зад…
Есть ефрейтор Малафеев… сплошь одна голубизна!
Так чего же ты борзеешь?! Захотелось пацана,
не проткнутого ни разу — с узкой дырочкой взаду?
Охуел?!! А ну-ка смазал свою дырку… — расстегнул
замкомвзвода свои брюки… «Саня… Саня… извини…» —
побледнел Ублюдов. «Руки… руки, пидор, убери!
Любишь с горочки кататься — люби саночки возить…
Хотел в жопу поебаться? Поебёшься… так и быть!»
Дверь закрылась… и оттуда приглушенно голоса
зазвучали: «Стой, Ублюдов!» — «Саня! Саня! Больно, Са…» —
«Вазелином смажь сильнее…» — «Больно, Саня, не могу!» —
«Стой, не дёргайся… колени разведи пошире… ну!» —
Звук удара. — «Стой спокойно! Выше задницу… ещё…»
«Не могу! Не надо! Больно… не могу я! Больно… о-о-о…» —
стон донесся из-за двери… «Сука, жопой не крути…»
Миша вздрогнул — в это время в умывалку он входил…
Слева дверь вела в сушилку… справа — сразу — в туалет,
разделённый на кабинки, — там горел дежурный свет,
тусклый, чуть голубоватый, и стояла тишина…
Из сушилки до солдата донеслось глухое: «А-а-а!» —
типа стона он услышал из сушилки… и в груди
сердце ёкнуло у Миши… «Не могу я…» — «Не пизди!»
Без сомнения, кого-то… кто-то там, за дверью, драл…
Миша вмиг покрылся потом, и — у Миши тут же встал
хуй в трусах непроизвольно… «Не могу я, Саня!» — «Блин!
Говорю я, стой спокойно…» — Замкомвзвода… а кто с ним?
В кулаке зажав подтирку — два тетрадные листа —
салабон на дверь в сушилку молча пялился… Ну-да,
Иванов кого-то дрючит… ни хуя себе сеанс!
Бляха-муха… может, лучше испариться? Вот сейчас
дверь откроется оттуда… или — кто войдёт сюда…
изнутри упёрся туго хуй в трусы… и что тогда
я, салага, буду делать? Колом дыбятся трусы…
Миша, вздрагивая нервно, обливался потом… «Ы-ы-ы…» —
из сушилки еле слышно вновь раздался чей-то всхлип…
Сердце ёкнуло у Миши — застучало гулко… влип!
В туалет после отбоя подрочить пошел пацан…
и — наткнулся на т а к о е!… Из сушилки голоса
перестали раздаваться — доносились всхлипы лишь…
Наконец-то испугавшись, потный Миша, словно мышь,
в туалете мигом скрылся: сдёрнув вниз трусы с себя,
сел в кабинке — затаился, машинально теребя
напряжённый хуй рукою… ни хуя себе кино!..
Миша слышал, что такое в роте делается, но
никогда ещё так близко не случалось ему быть…
Миша хуй рукою тискал и никак не мог решить:
то ли, блин, ему остаться — любопытно было всё ж…
то ли лучше, блин, съебаться… колотила парня дрожь…
«По-большому» будто сидя, каждый вечер он кончал…
кто заглядывал — не видел: напряженный хуй торчал
под трусами и, бумагу для отвода глаз в руке
демонстрируя, салага под трусами в кулаке
хуй дрочил… И точно так же кайфовал не только он, —
для отвода глаз бумажки зажимая, перед сном
по-солдатски о приятном в туалете помечтать
было классно, и солдаты приходили — типа срать —
в туалет за этим самым даже чаще, чем нужду —
«по большому» типа — справить… Миша думал про пизду
в туалете… Так же точно шел пацан и в этот раз
посидеть, — хотел он кончить, как обычно… но сейчас,
хуй лаская машинально, не о бабах размышлял
на толчке сидевший парень, — терпеливо Миша ждал…
Замкомвзвода, — Миша думал, — голос вроде бы его…
но кому… кому он всунул? в жопу трахает — кого?
Заскрипела дверь сушилки… и у Миши сердце вновь
гулко ёкнуло — в кабинке затаился парень… Кровь
застучала… Обнаружат… надо было бы уйти…
на хуя мне это нужно… трахнут в жопу меня, и… —
перестал дышать в кабинке бедный Миша. — Бля… зачем
я остался?! — Дверь сушилки распахнулась, между тем,
и оттуда… и оттуда, будто только слез с коня,
вышел трахнутый Ублюдов, странно ноги разведя, —
насадил его на шишку замкомвзвода Иванов…
«Ещё сунешься к мальчишке, будешь, пидор, без штанов
принимать после отбоя всехжелающих… усёк?»
Закивал Ублюдов: «Понял!» «Молодец. Иди, Васёк…»
Вот те на… Ублюдов Васька! Ни хуя себе… расклад!
Черпака отпидарасил замкомвзвода Саня в зад…
Ничего не видел Миша, но зато весь разговор,
затаившись, он услышал, в кулаке держа прибор, —
разговор был интересный… Миша многое узнал,
потому что… если честно, Миша мысленно ебал
только баб, и только пИзды сплошь мерещились ему,
когда Миша онанизмом занимался… «Никому…
Саня… Саня, умоляю: никому не говори…
я ошибся… понимаю…» Иванов сказал: «Иди».
«Никому не скажешь, Саша?» «Если будешь мне давать…»
«Хорошо… а ты не скажешь? Пацаны не будут знать?»
«А отсос мне будешь делать?» «Буду, Саня…» «Ха-ха-ха!
Быстро девочка созрела в моих опытных руках…»
«Я не девочка…» «Допустим. Один раз — не пидарас.
А по кругу если пустим? Разбужу парней сейчас…»
«Саня, нет! Я буду делать всё, что скажешь!» «Хорошо?»
«Постараюсь…» «Ты, наверно, на гражданке бардашом
был, Ублюдов? Признавайся…» «Осознал я… виноват…»
Замкомвзвода рассмеялся: «Я спросил: до службы зад
подставлял?» «Ни разу, Саня!» «И не брал до службы в рот?»
«Никогда!» «И ты исправить хочешь этот недочёт?»
«Я хочу?!» «А кто же, Вася?! Я помочь уж был готов… —
замкомвзвода рассмеялся. — Эх… придётся пацанов
разбудить: Андрюху, Гену… ну, Ашот, само собой…
Представляешь, сколько спермы?» «Саня, нет! Хочу с тобой…»
«Значит, всё-таки ты хочешь?» «Да…» — Ублюдов прошептал.
«Я не слышу… ну-ка, громче!» «Я хочу…» «Чего? Куда?
Говори ясней, Ублюдов… ну!» «Хочу я пососать…»
«У Ашота, бля? Откуда я могу, Ублюдов, знать,
у кого сосать ты хочешь? У Андрюхи, может быть?
Что ты голову морочишь? Ты конкретно говори,
что ты хочешь… не стесняйся! В жопу хуй? Или минет? —
Саня явно издевался. — У Валерки хочешь?» «Нет!!!»
«Это правильно, Ублюдов. За понятливость хвалю…
Церемониться не буду: за Валерку — удавлю!»
«Понимаю…» «Ну, ещё бы! Ты понятливый пацан…
У Давлета, может, хобот ты желаешь пососать?
Позову сейчас я друга…» «Саня, нет!» «Тогда живей
выражай себя, братуха! Ты не Игорь, не Сергей…
но ты хочешь тоже… дальше!» «У тебя хочу сосать…»
«Вот теперь понятно, мальчик. Ну… проси, пока я спать
не ушел. Проси, Василий! Хорошо попросишь, дам.
Не маньяк я, чтоб насильно это делать…» «Пацанам
не расскажешь?» «Всё, Ублюдов! Надоел ты мне. Зови…»
«Саня, нет! Сосать я буду — у тебя…» «Тогда проси!»
«Я прошу… прошу я, Саша: дай мне хуй свой пососать…»
«Ох, Васёк, не знаю даже… Я могу, конечно, дать,…
если ты желаешь очень…» «Очень, Саня…» «А не врёшь?
Сам желаешь? Это точно?» «Точно, Саня…» «За пиздёж
ты ответишь, если только я почувствую, что ты
от сосания нисколько не кайфуешь…» «Пацаны
не узнают? Ты не скажешь?» «Всё зависит от тебя…»
«Я стараться буду, Саша…» «Ладно, Вася… ты меня
упросил! И если классно ты мне сделаешь отсос,
будешь личным пидарасом. Ясно?» «Ясно!» В полный рост
отымев морально Васю, Иванов сказал: «Иди.
Завтра в рот отпидарасю… а пока спокойно спи:
я рассказывать не буду, что проткнутый ты пацан.
За молчание, Ублюдов, в рот и в жопу тебя сам
буду трахать…» «Я согласен!» «Ну, ещё бы… или — я
тебя в попку пидарасить буду нежно, втихоря…
или, блин, поставив раком, хором будут пацаны
раздирать хуями сраку… преимущества видны
даже мне, тупому в этом, — рассмеялся Иванов. —
Дай, Ублюдов, сигарету… и запомни: чтоб готов
был всегда после отбоя… вазелинчик чтобы был…
сам, Васёк, на «голубое» ты поставил. Не входил
в мои планы ты, Василий, но… поскольку ты меня
так упрашивал, так сильно умолял… не буду я
огорчать тебя отказом — будет, Вася, тебе трах!
Кайф почувствуешь не сразу, но… в ответственных руках
ты научишься, Ублюдов! У тебя задатки