24 НОЯБРЯ
Кажется, все. Или почти все. Дом, или бунгало, или как его там, готов.
Черт, полное одиночество, добровольная тюрьма… как я счастлив! Как же я этого жду: когда уберется вся эта строительная бригада, и остров — Мой Остров — останется в моем распоряжении. Зачем его называть как-то иначе? — Мой Остров. Пусть будет так.
Все одиночки, отселенцы, отщепенцы и прочая и прочая, ведут дневник. Я, Элистер Дуглас, ничем не хуже. Вот я и представился своим будущим читателям (а то как же? когда-нибудь среди моих гнилых костей найдут стопку бумажек…)
***
26 НОЯБРЯ
Уехали. Я один. Тишина. Тишина!!!
Прибой. Звезды. Пальмы. Чистый-чистый песок, как само детство. И тишина.
Господи, как я ждал этого.
***
27 НОЯБРЯ
Первая ночь, первое утро. Пять утра — солнце вынырнуло из океана и еще, кажется, не проснулось. А мне — впервые за много лет мне, кажется, не хочется спать. Что делать, если не спать? Глупый вопрос, глупая привычка цивилизации, — жить, конечно. Просто жить. И слушать тишину.
***
27 НОЯБРЯ, час дня.
Итак — вот оно, одиночество. Один на острове. Все относительно, конечно: у берега — яхта, в цистерне — бензин, в сарае — штабеля запасных мачт и парусов… Чуть что — садись на яхту и мотай на соседний остров. А оттуда, при надобности — куда угодно. К людям, — к машинам, дыму, офисам, бигбордам, телевизорам, склокам, подлости, интригам — и бесконечной трескотне. Фигушки.
Самое неприятное — даже там, на соседнем острове, нужно общаться. С небритыми австралопитеками… австралийцами, прости Господи, — жрать-то надо, ничего не попишешь. Но это — нечасто. Нагрузился продуктами — и месяц полной тишины…
Однако, — неужели природа решила отпраздновать мое новоселье тайфуном? Ничего, отведу только яхту в боковой канал, да заслонки от дождя раскрою на крыше… Значит, тайфун? Прекрасно!
***
28 НОЯБРЯ
Ну и ночка! Красота какая!!! Девять баллов, а моей халупе — хоть бы что! Молодец старина Том, на совесть попыхтел: сегодня его проект выдержал боевое крещение. Надо ему написать… А впрочем — кому надо?
А все-таки я испугался. Дневнику можно признаться, перед дневником не стыдно. Труханул по-крупному. Ничего, привыкну. Привык за юбку мамочки прятаться всякий раз, какое бы обличье она не принимала — то страховки, то «крыши», то связей, то черт знает чего… как привык, так и отвыкну.
А на улице! красота-то какая!!! Половину леса повалило. Пойду разбираться. Эгегей, идет хозяин острова!!!
***
28 НОЯБРЯ, на ночь глядя
Запишу все по горячим следам. Пока не забыл.
Никто мне не поверит. Никто. И не надо. У меня должна быть своя тайна.
Когда я услышал ее крик, первым моим чувством была досада: конец одиночеству. Слабый такой крик, и не крик даже, а стон — не сразу и услышал. И прислушивался долго. Убедившись, разозлился: обещали ведь, что необитаемый! — но тут же выстроил стройную теорию: тайфун выбросил на берег яхту с юной леди, сломавшей загорелую сексуальную ногу. Порадовался стройности собственного мышления и побежал искать.
Искал долго. Кричал. И наконец она отозвалась, и я УВИДЕЛ. Ее.
Да, стройность мышления не подвела. Была юная, и даже весьма, леди, выброшенная тайфуном на берег. Было дерево, придавившее ее. Только не было яхты. И ног тоже не было. Вместо них — громадный рыбий хвостяра. Нежно-красный, золотистый, в мерцающих разводах, как у морских петухов.
Почему, когда видишь что-то невозможное, чувствуешь себя идиотом?… Лежит на песке, бледная как смерть. Глаза мутные, хвост придавлен деревом.
Когда челюсть захлопнулась обратно, я спросил: тебе надо в воду? Ты не можешь двигаться?
Это я сейчас пишу — «спросил», а там — заикался, наверно, минуты три. Она — знай себе стонет и кивает в сторону воды. Не говорит по-английски. А с какой стати ей говорить по английски? У них под водой своегоОксфорда нет, я думаю, и вообще…
***
29 НОЯБРЯ, утро.
Как писал вчера — так и заснул. С ручкой в руке.
Что ж, продолжим. Убрал я дерево с хвоста. Пришлось попыхтеть. Тут же думаю осмотреть хвост, не сломан ли (а! — мышление медика!), тут же соображаю вовремя: ей скорей бы в воду… Поднял на руки — тяжелая, килограмм 70 в ней, — и тащу через бурелом. Тащу и думаю: вот — иду по необитаемому острову, и тащу наперевес русалку. Еще живую. Да… Большая она, хвост свисает. Шагал быстро, как мог. Добежал до воды, зашел по колено — забилась у меня в руках, заныла. Понял: нагнулся, отпустил… плюхнулась, окатив меня с ног до головы, вильнула хвостом… И тю-тю. В недра океана.
Так. Пока не забыл, — вряд ли она вернется, посему: мне, Элвину Дугласу, доктору медицины, посчастливилось наблюдать уникальное явление природы. Зафиксируем же его беспристрастно — по-нашему, по-научному…
Стоп. Опять? Кажется, крик…
***
28 НОЯБРЯ, день
Нет, это невозможно. Я сплю, сплю, сплю!!! Эротоман недотраханный. Бред какой-то…
Ринулся было на крик, остановился… сбросил трусы — и тогда уж побежал. Идиот? Рассудил: русалка, дитя природы, с ней можно… А вдруг бы это была не она?
В общем — конечно, это она. Выбегаю голым к берегу — от бунгало буквально метров десять, — сидит на мелководье. Она, оказывается, сидеть умеет на попе, и хвостик изящненько — вокруг себя. Как киса. Сидит и кричит!
«Иииыыы!» Вот теперь я услышал, что крик ее совсем особенный… люди так не кричат. Резкий, гортанный, пронзительный, ультразвуки в нем, что ли? И когда стонала, тоже… значит, голоса другие у них? Сидит, а в руках — вот такая рыбина. С дельфина. Я к ней, а она протягивает мне: на, мол. И улыбается, я таких улыбок еще не видел. Чтобы и глаза, и губки, и щеки, и вся она… Все светится. Голубыми лучами.
Я соображаю: это, значит, мне — презент за спасение, благодарность… Спрашиваю: это что — мне? Молчит, улыбается. Присаживаюсь рядом, смотрю на нее… Чувствую себя полным идиотом, как и следует в таких случаях. Что делать с рыбой? Жалко ее, и обидеть девочку не хочется. Говорю: спасибо, я сыт. Не хочу кушать, говорю. У меня много еды, говорю. Отпусти ее, говорю.
Знаю, что не понимает — и говорю. Изменилась в лице, и вдруг: НЕ ХО-РО-ШО? Робко так, с трудом выговаривает, как трехлетняя. Ну и ну. Голос скрипучий, но нежный, и уже человеческое в нем слышно. Я говорю: хорошо, очень хорошо, но я не знаю, что с рыбой делать. Кушать, или, может быть, дрессировать? Может, у них такие рыбы вместо собак или хомячков?
Она говорит: я по-ни-маю. Раздельно, по складам… И — плюх! рывком нырнула, окатив меня… Тю-тю.
А я — с рыбой сижу. Обиделась, думаю. Паршиво мне стало, будто я ребенка ударил. Рыбину отпустил в свободное плаванье, сижу, тоскую…
Вдруг — плюх! — снова здесь. А в руках — раковина. Гигантская, больше той рыбы, розово-голубая с разводами, какой-то невозможной формы… я таких сроду не видел. Протягивает мне, говорит: это — хорошо! Не еда! Хорошо! И смотрит на меня просительно, умоляюще — возьмешь или не возьмешь? А глаза — будто просвечивают тебя насквозь. Голубым рентгеном.
Чувствую: в душе — ни одного тайного уголка для нее, все высвечивает, все видит. И груди розовые свисают — с них водичка капает…
Я, дурень, возьми и растрогайся. Беру — а там внутри еще и ветка кораллов вложена! Два в одном. Спасибо, говорю, это очень хорошо, это очень мне нравится! А она так смотрит на меня, и говорит — нравится? Хорошо? И — как всплеснет, плюхнет, как завизжит, — и полезла на шею! Ласкается, прижалась ко мне, прильнула, трется грудями…. .. Ласковая, как ребенок.
Ну что тут написать? Что не напиши — все будет мимо… Ты хороший, говорит, и льнет ко мне. Спасибо, говорит, и целует в губы. Щедро, мокро, от души…
***
29 НОЯБРЯ
Приплывала дважды. Носит мне дары моря: утромеще раковину, искристо-лиловую, размером с небольшой рояль, и днем — такие кораллы, какие и Кусто не снились.
Благодарная, ласковая, порывисто-липучая: норовит ласкаться, прижаться, обвить руками. Целуется взасос, мокро, с язычком, но не так, как земные: как-то очень нежно, горячо, немного по-детски. Лижет меня, как теленок. Вместо приветствия сразу — тянет к себе вниз, валит в воду, обнимает, прижимается плотно, влипает поцелуем — ей сразу нужно отдать всю себя, выплеснуть… Если не поддаюсь, не падаю — обнимает мне ноги, облизывает их… Телесный контакт заменяет ей отчасти речь. Говорит, кстати, все лучше и лучше. Назвала меня по имени. Спросил ее имя — издала какой-то немыслимый звук, который ни произнести, ни записать. Буду называть ее Вэнди. Как в детстве…
Благодарная, восторженная настолько, что так нельзя. Вид дикий, глаза круглые, выражение лица неописуемое. От красоты ее и дикой прелести хочется реветь.
Сон. Наваждение. Бред. Русалок не бывает. А если бывают — их надо изучать, а не целовать взасос.
***
30 НОЯБРЯ
Осмотрел все-таки ей хвостик. Болит. Видно, треснул позвонок, третий или четвертый. Что с ней делать? Гипс, ха-ха… Сделал шину, из трех кривых палок — точно по изгибу, примотал бинтом — весь моток истратил, четыре метра… долго не понимала, потом поняла все-таки. Проверили: плавать может, хоть и неудобно. Ничего, надо потерпеть.
Уже говорит совсем хорошо. У нее способности, похоже, гениальные, IQ зашкаливает куда-то за Эйнштейна. И притом — теленок теленком. Никаких преград в излиянии чувств, ни малейших: что на душе, то и на деле. Лижется, льнет, трется, заглядывает в глаза. Я для нее — герой, полубог. «Люди плохие (имелся в виду род человеческий), ты хороший». Логика безошибочна: я — не «люди». Правда твоя, Вэнди!
Никакого представления о времени, мерах, числах. Притом — необыкновенная проницательность. Уверен, что читает мысли. Я перед ней, как перед детектором лжи. Ни малейшего понятия о стыде, обо всем, что бывает между мужчиной и женщиной… Я, сволочь, кажется, пользуюсь этим. Она искренняя, ласкучая, она обожает меня. Да! Второй день знакомы, и лижемся взасос; у девочки соленая кровь ее кипит уже… Я с ней — только голый. Сдерживаюсь из последних сил. А что мне делать?
Принесла сегодня горсть жемчуга. Однако! дружба с русалкой начинает приносить выгоду… Тьфу!
***
30 НОЯБРЯ, вечер
ЭТО случилось! Случилось!!! И случится еще не раз. Буду ее трахать, трахать, трахать до последнего, пока не проебаю насквозь!!!… И наплодятся у нас русалята, и поплывет Вэнди метать икру, и будем мы жить долго и счастливо… Черт!!!
Вот как ЭТО БЫЛО. Я осматривал ее, поправлял бинт… Кстати, и опишу ее. Опишу мою малышку. Малышке на вид лет 17, личико полудетское, полуженское, полуангельское, полу-не-знаю-какое. Что-то есть в нем диковатое, тяжеловесное, что-то, наоборот, легкое, как волна, прозрачное, свежее, чувственное до потери пульса. Она красавица, от ее красоты хочется выть и биться на песке. Всегда немного сутулится, клонит голову, как бычок; в ней чувственность терпкая, как текила — дерет кровь изнутри, раздирает ее сладкими коготками… Плечики круглые, но сильные, и сама она сильная и большая: в полный рост длиннее меня в полтора раза — за счет хвоста, конечно. Будь она человеком… с ногами, я имею в виду — была бы метр 75, не меньше. Похожа немного на милого морского жеребенка, с шелковой лунной гривой.
Глаза огромные, бездонно-голубые, таких не бывает. Умна, проницательна, все понимает с полуслова, с полумысли. Грудки большие, упругие, пухлые — до сих пор во рту сосочки ее горят…
Губки пухлые, носик курносый немного, но плавный, как изгиб волны; локоны льняные, лунные — таких тоже не бывает… как пух или шелк, тонкие, мягкие… Волнистые, длинные, могут облепить ее всю, как плащ. До самой чешуи.
А чешуя начинается набёдрах, ниже пупка. Точно там, где бывает край джинсов с заниженной талией. Вверху бедра кожа твердеет, роговеет, как на пятке, и ороговение идет несколькими слоями — постепенно, миллиметр за миллиметром, все толще, тверже; четвертый слой переходит уже в настоящую чешую, нежно-красную, розоватую, перламутрового оттенка.
Чешуя крупная и мягкая, как пластик, без острых краев, очень крепкая, гнется — не ломается. Хвост — широкий, с перепонками, типичный рыбий, тоже мягкий и упругий. Красоты необыкновенной: глубокий цвет, мерцающий, как мозаика. И в узорах: золотисто-красных с желтыми, золотыми, серебристыми нитями, в искорках, в полутонах… Сказка.
И вот на этой чешуе, как раз там, где у обычных женщин живет То Самое, нашел я… заслоночку такую, из чешуек, двухстворчатую, как ставню или жалюзи. Оттянул… Розовое, милое ужасно — и скользкое-скользкое, мыльное, как улитка. Вот какие мы, подумал я — и давай целовать! Сходу, без лишних слов. И без мыслей. Вот так.
Что тут было! Забила хвостом, застонала: аааааа?… Делаю тебе приятно, объясняю я, а у самого руки трясутся. — Тебе ведь приятно?
— Да-а-а-а!!! — воет она, подставляет мне свою дырочку — и через минуту бьется подо мной, как рыбешка на сковородке. Сел ей на грудь, вернее — стал на коленки над ней, «валетом», чтоб хвостик не придавить — Боже, как мне хотелось, чтобы она что-то сделала с моим красавцем… но она просто кричала и била хвостом — я боялся за ее позвонок, но все равно терзал клитор, пока мне в глаза не брызнул мутный фонтанчик, и девочка не закричала по-своему, по-звериному…
Вижу — кончает, и перестаю лизать ее, хоть и насаживает пизденку на меня, поднимает попу (или что у нее вместо попы)… Пусть, думаю, кончит вхолостую, без разрядки. И говорю: а сейчас будет немножечко больно, но потом — хорошо. Потерпишь? Щечки алые, даже слишком, рот раскрылся, глазки плошками… Еще бы. Кивает головкой — да, говорит. Я седлаю ее, как бревнышко — и… Все, свершилось! Ебу русалку, живую русалку, вставляю ей до самого нутра — а она орет и ходит подо мной ходуном!!!
Ебать ее — даже приятнее, чем девок: под яйцами — не пустота, а мягкая скользкая чешуя, и все приятно трется так… и ноги обхватывают хвостик — всю жизнь мечтал обхватить так девушку, но не получалось, — и такое чувство полного охвата, заполненности… все будто надевается, напяливается на ее хвостик — и яйца, и попа, и все-все… Бог мой, как вкусно! Вначале осторожно долбил ее, но она так орала и прыгала, что сразу пошел вглубь — и тут же порвал ее, быстро, за одно-два движения. Сморщилась — терпи, говорю, сейчас будет хорошо! — и всаживаю ей до предела, а руками — мну ей грудь, дою, выкручиваю, чтоб молочко потекло… Трусь яйцами — туда-сюда, — и красавец мой так вкусно обволакивается ее мякотью… Там у нее все нежное, как персик или кисель. Ебу ее, а она умоляюще на меня смотрит, и ручки тянет — ласки хочет; лег плашмя, пристроился — всосалась в меня губками, обвила шею, урчит, и я урчу…
Негодяй.
***
31 НОЯБРЯ.
Негодяй я, негодяй. Выеб ее сегодня трижды.
***
32 НОЯБРЯ (зачеркнуто) 2 ДЕКАБРЯ
Так и сбрендить недолго.
Сегодня обкончалась подо мной. Дикая, счастливая, как солнышко: глазки полыхают, личико цветет, светится… Носит мне кораллы и жемчуг.
А я? Нашел себе живую куклу для траха, докторишка недобитый, ученый с помойки, профессор кислых щей?!!!
***
3 ДЕКАБРЯ
Что-то нет ее. Уже полдень … почти. Родители не пустили (ха-ха-ха), в сеть попала, в тайфун… сожрал кто? Господи.
Она же большая. Сильная. Плавать должна, как метеор.
Уже третий час — нет ее. Нет Вэнди, нет моего жеребенка. Не на ком кататься. А чего я, собственно, хочу? Чтоб плавала ко мне, как на службу, каждый час? Зажрался. Нашел себе бесплатную секс-обслугу. Тьфу, думать противно!!!
Опишу пока ее по-нашему,