Кеведа, Борхес, Гонгора — вот три имени, три великих испаноязычных писателя, три мужчины, соблазнивших меня еще в ранней юности и навеки сделавших горячей поклонницей пылкого и романтического испанизма в противовес отвратительному прагматизму тупоголовых америкашек и нелепой расхристанности отечественной жизни. Факультет романских языков в универе был для меня чем-то вроде скита, лекции — формой послуха. Само собой, при таком отношении к делу мои академические успехи выделяли меня на фоне других студиозусов, учившихся ни шатко, ни валко — так, скорее из чувства долга.
Распределение меня несколько разочаровало: на ранних курсах мнилась мне блестящая международная деятельность, чуть ли не ооновские или дипломатические речи, в крайнем случае — благородные и изящные переводы из Астуриаса или Кортасара. Действительность оказалась скромнее: пришлось работать в обычном патентном институте. Мало того, что скрупулезные переводы сложных технических описаний давали не слишком большой простор для воображения и стилистических изысков, вдобавок я нередко просто изнывала от безделья, ибо иберийцы настолько же бездарны в технологии и технике, насколько изобретательны в любви и изящных искусствах.
Все же тогда, частенько мучаясь, угрызаясь и даже презирая себя за убого-бескрылый стиль существования, я и представить не могла, что это самый спокойный и безмятежный период моей жизни.
Все рухнуло буквально в одночасье: грянула перестройка, разползся на лоскутки Союз, и наш патентный институт вдруг стал никому не нужен — собственно, так было всегда, но удивительное наше государство почему-то считало нужным платить нам зарплату.
Умирало все это хозяйство медленно, крайне неохотно, как бы не веря в неизбежность кончины. Какое-то время большая часть сотрудников еще ходила на работу, а кое-кто из более сообразительных хозяйственников уже активно разворовывал мебель, оргтехнику, через проходную тащили какие-то допотопные диапроекторы. Кучка энтузиастов попыталась было организовать кооператив — через пару месяцев окончательно выяснилось, что приносить доход могут только «англичане» и отчасти «немцы», остальных попросили покинуть лодку. Потом и сама лодка опрокинулась — каждый стал работать на себя.
Я совершенно не понимала, что делать. Не то, чтобы я буквально умирала с голоду — все-таки существовала мама и ее пенсия, но долг за квартиру рос с устрашающей неуклонностью. Я стала просыпаться по ночам в холодном поту, с гулко бьющимся сердцем. Я стала бояться будущего — ведь оно ничего не сулило. К тому же и мама стала проявлять признаки недовольства и раздражения: несмотря на возраст, она вела довольно интенсивную личную жизнь и дочь-нахлебница становилась все большей обузой и помехой. Пару раз в пылу спора она даже позволила себе бросить фразы типа «не умеешь ничего другого — иди на панель» и тому подобное, но, конечно же, потом страшно переживала свою бестактность.
Вот в это-то тяжкое время я и заметила в «Рекламе» объявление, которое меня сильно заинтриговало. «Состоятельная супружеская пара срочно ищет привлекательную незамужнюю горничную со знанием испанского языка. Проживание в семье. Звонить по тел…» и т. д.
В тот же вечер я набрала номер. Мелодичный женский голос на безукоризненном испанском назвал подмосковный адрес и пригласил приехать. Я выпросила у матери деньги на парикмахерскую, надела лучшее платье и на следующий день отправилась в путь.
Завидев не слишком большой, но очень ухоженный особняк, я вдруг разволновалась. Неужели удача? Хотя бы временная передышка? В что, если я им не подойду? Я почувствовала, что у меня потеют ладони. И почему перед входом стоит машина с какими-то странными номерами?
Двери открыла стройная рыжеволосая красавица с осиной талией. Меня пригласили в дом, провели в гостиную. Черезпятнадцать минут все стало ясно: Коста и Теодолина Касаресы — колумбийские дипломаты, только что аккредитованные в России. Он стажировался в Гарварде, она — выпускница знаменитого Андского университета, защитила диссертацию по культиранизму, обожает Гонгору, и что меня особенно поразило — приходится внучатой племянницей самому Аурелиано Фернандесу Герра-и-Орбе! Казалось, исполняются мои самые дерзкие институтские мечты.
Еще больше поразила меня сумма, которую Касаресы, не торгуясь, предложили в качестве зарплаты. Наверное, я не смогла скрыть своей радости, потому что Тео вдруг строго подняла свой изящный палец и заметила:
— — Вы нам понравились, Мария, мы берем вас. Но учтите: дом не маленький, работы хватает, вы будете загружены целый день и потому должны будете жить здесь.
Я поспешно кивнула.
— — И еще одно условие, — продолжала Тео. — Люди мы с Костой старорежимные, из отсталой латиноамериканской страны…
Я попыталась было протестовать, но она проигнорировала мои протесты:
— — … и потому придерживаемся традиций в отношениях со слугами.
Меня, конечно, неприятно резануло слово «слуга», но по существу она была права — горничная это именно служанка, прислуга по-испански. Таким всегда и был ее статус в больших патриархальных семьях колумбийских латифундистов. Но что могло означать слово «старорежимные» в моем случае?
Словно бы отвечая на невысказанный вопрос, Тео сказала:
— — А это означает, что за промахи или упущения мы с мужем не станем, например, сокращать вашу зарплату, а накажем вас запросто, по-семейному. Это понятно?
— — Н-не совсем, — выдавила из себя я.
— — Ну-ну, вы же наверняка читали романы Лугонеса да и других наших писателей!
— — Да, но…
— — А кроме того, вы как и все были когда-то маленькой девочкой, которая иногда шалит, не слушается родителей и тогда — тогда вас наказывали, не так ли?
Я молча кивнула головой.
— — Вот видите! Но постарайтесь быть исполнительной, обязательной, послушной (по-испански она употребила слово «покорной») — и вы избежите наказания. Понятно?
Я судорожно сглотнула слюну. Стать служанкой в настоящем, латиноамериканском смысле этого слова! И где? В Подмосковье, в самом сердце России! Я отлично знала, что это означает — тут Теодолина была абсолютно права. Я не только читала, в своем воображении я не раз смаковала пикантные, с жестоким, чисто испанским реализмом описанные сцены. Они влекли, притягивали меня как магнит. Но идти на такое в жизни…
Мое молчание явно затянулось, и я вдруг с испугом подумала, что Тео может принять неловкую паузу за отказ. Что я буду делать без обещанной зарплаты? Как выкарабкаюсь из долгов, из нищеты? Сколько еще буду сидеть на шее у матери? И не окажусь ли действительно в конце концов просто на панели?
Поспешно, с излишней горячностью я выпалила:
— — Конечно, я согласна, сеньора! — и тут же почувствовала, что к щекам прилила горячая волна.
Теодолина едва заметно усмехнулась:
— Тогда завтра приступай к своим обязанностям, Masha!
Так начался этот необычный период в моей жизни. Поначалу работа казалась мне не особенно трудной, к тому же я быстро пала жертвой скоропостижной влюбленности — Коста, высокий, смуглый и пылкий, оказался типичным идальго. Мне кажется, я тоже нравилась ему — во всяком случае я частенько ловила на себе его темный, пылающий внутренним огнем взгляд. Естественно, я слегка опасалась, что Тео может приревновать меня к своему красавцу-мужу и это кончится плачевно. Вот почему я была удивлена, когда она словно невзначай предложила мне одеваться «не так консервативно».
— — Что вы имеете в виду, сеньора? — поинтересовалась я.
— — В доме совсем не обязательно носить трусы, — спокойно пояснила она. — Всущности, это даже не принято в тех местах, откуда мы родом. Да и грудь могла бы быть видна по-больше — она у тебя, кажется, хорошей формы!
Следующим утром я долго крутилась перед зеркалом, впервые не надев бюстгалтер и то застегивая, то расстегивая пуговки на блузке. Потом выбрала в своем довольно-таки скудном гардеробе юбку по-короче и долго стояла в раздумьи с трусиками в руке.
Из транса меня вывел колокольчик — так, по старинке подзывала меня хозяйка. Оказалось, что она расположилась в гостиной с пачкой пестрых журналов. Увидев мой новый наряд она неопределенно хмыкнула.
— — Нет, Маша, — заявила она после минутного молчания. — Это недостаточно пикантно. Придется мне самой заняться твоим нарядом. Пойдем со мной!
Я последовала за ней в комнату, которая оказалась чем-то средним между гардеробом и артистической уборной. Целую стену занимало зеркало, перед ним красовались невероятные на мой неискушенный взгляд косметические богатства. Противоположная стена была целиком отдана под всевозможные, весьма экстравагантные наряды.
Тео порылась среди вешалок и бросила мне отороченный мехом передничек, пояс с розовыми шелковыми чулками и бюстгалтер с открытыми чашечками.
— — Раздевайся! — распорядилась она. — И чтоб я больше не видела этих лохмотьев!
Я несколько замешкалась. Как-то непривычно было так вот сразу обнажаться в присутствии постороннего.
— Ну, в чем дело? — прикрикнула Тео.
Я стала робко расстегивать блузку.
— Догола, догола! — нетерпеливо подгоняла меня хозяйка.
Мне не оставалось ничего другого, как полностью раздеться. Под пристальным взглядом Тео, внимательно изучавшей мою фигуру, мне стало не по себе.
— — Превосходные природные данные, — вполголоса заметила она, — но имеется три-четыре лишних килограмма. Ничего, я приведу тебя в форму! А сейчас примерь все это.
Бюстгалтер плотными кольцами охватил мои груди и слегка приподнял их, оставив почти совсем обнаженными. Куцый передник едва прикрыл волосы на лобке, а пояс с чулками наводил на вполне определенные ассоциации. По сути, теперь я чувствовала себя даже более обнаженной, чем до этого. Я чувствовала себя легкодоступной.
— — Не хотите же вы сказать, сеньора, что я должна ходить в таком наряде, тем более, при мужчине! — воскликнула я.
— — А чем тебе не по душе это одеяние? — прищурилась Тео.
— — Но сеньора, вы же видите — передник ничего не прикрывает. А зад вообще остается голым!
— — Отчего бы ему и не быть голым? — холодно поинтересовалась Тео.
— — Но… Я ни за что в жизни не соглашусь ходить в этом! — воскликнула я.
Теодолина смотрела на меня с плохо скрываемым любопытством и это как-то сбивало с толку. Потом она выдвинула ящик одного из столиков и вынула оттуда довольно-таки массивную резиновую пластину, прикрепленную к костяной рукоятке.
— — А ведь ты не слушаешься, милая, — тихо проговорила она, легонько постукивая этим странным инструментом по ладони. — Не слушаешься!
Я как завороженная следила за ее движениями, отметив, что резина покрыта довольно сложным и глубоким узором.
— — Встань-ка вот сюда, — Тео показала на небольшое возвышение в углу, обитое темно-коричневой кожей. — Коленями!
Внезапно я поняла, что вот сейчас, сию минуту буду впервые наказана. Все во мне воспротивилось этому. Я стояла неподвижно.
— — Вижу, мы упрямимся, — тихо проговорила Тео. — Не можем преступить через самолюбие. Но мне вовсе не нужна самолюбивая служанка! Поэтому выбирай: либо ты сейчас же сделаешь, что тебе велено и нам больше никогда не придется возвращаться к этой теме, либо ты свободна. Считаю до трех. Раз. Два. Тр…
Пусть бросит в меня камень та, которой довелось оказаться перед таким выбором и устоять. Я слишкомхорошо понимала, что при той баснословно высокой зарплате, которую они платят, Касаресы без труда найдут другую, гораздо более покладистую девушку.
Я подошла к возвышению и опустилась на колени…
Прямо перед собой я увидела что-то вроде столба, тоже аккуратно обшитого кожей и увешинного разными цепочками и кольцами. Тео наклонилась и ловко защелкнула стальные браслеты на моих запястьях. Такая же участь постигла и мои лодыжки. Тео что-то подтянула и я к своему великому смущению почувствовала, что непреодолимая механическая сила разводит мои ноги в стороны. Легко было представить как я сейчас выгляжу, особенно сзади! Все произошло поразительно быстро.
— — Ты была строптива, Маша, а горничная не имеет права быть строптивой, — назидательно проговорила Тео. — Единственная цель и смысл существования горничной — удовлетворять желания хозяев. Сейчас ты будешь наказана. Тебе понятно, за что?
— — Да, — выдавила я из себя.
— — Для первого раза я хотела дать тебе только пять шлепков, — продолжала Тео. — Но когда я приказала тебе встать в нужную позу, ты не сразу послушалась меня. Поэтому я удваиваю порцию. Понятно?
— — Да!
— — Ты должна сама выкликать удары — если ты собьешься в счете или я хлестну раньше, чем ты произнесешь очередную цифру — удар не будет засчитан. Это ясно?
— — Ясно, — машинально пробормотала я.
Повисла пауза. В голове у меня был полнейший хаос.
Вдруг Тео размахнулась и, нисколько не сдерживая руку, опустила свое орудие на мои ягодицы. Раздался оглушительный шлепок и лишь через несколько мгновений до моего сознания докатилась жгучая боль.
— — Раз! — машинально выкрикнула я.
Тео звонко рассмеялась:
— — Ты опоздала, милая. Этот не засчитан!
С ужасом я увидела, что она снова поднимает карающую длань.
— — Раз! — торопливо крикнула я.
Хлясть! — резиновая пластина тяжело опустилась на мои половинки.
— Два!
Хлясть! — снова отозвалось ужасное орудие.
— Три! Четыре! Пять!
Было что-то глубоко унижающее в том, что мне самой приходилось накликать на себя удары. Сознание противилось этому самонаказанию, ягодицы пылали, я чувствовала, что готова на все, лишь бы дать им хоть минутную передышку.
Вероятно, именно эта мысль меня и подвела. Перед седьмым шлепком я замешкалась, подсознательно стараясь оттянуть ужасный момент, и он грянул — совершенно впустую! Я страшно разозлилась сама на себя — и невольно пропустила еще один мощный шлепок, заставивший меня буквально заскулись от боли и унижения. Мой зад уже почти онемел, но на сей раз проклятая резина плотно приложилась к одному из самых чувствительных для каждой женщины мест. Отчаянно боясь опаздать и на этот раз, я крикнула:
— — Семь! — и замерла в ожидании удара.
Но его все не было и не было. Испуганно, недоуменно я обернулась.
За моей спиной стояла Тео и спокойно улыбалась:
— — Осталось всего четыре. Передохнем? Пусть бедная попка пока вернет себе чувствительность.
Ждать продолжения было мучительно, тем более, что одновременно я испытывала острый приступ похоти и стыда. Казалось, Тео отлично понимала, что я переживаю.
— — Так и кажется, что самолюбие кроется именно в попке, — со смешком заметила она. — Если хорошенько поработать, его можно выбить за пять минут.
Она была права: сейчас во мне не было ни грана самолюбия. Было лишь сладострастие униженности, какое-то странное желание пасть еще ниже.
— — Стегни меня! — попросила я, мучительно стыдясь своего желания. — Стегни между ног!
Тео хихикнула и не двинулась с места.
— Ну стегни же! Хлестни! — яростно закричала я, максимально прогибаясь, буквально выворачиваясь наизнанку. Не сомневаюсь, что в этот момент мои набухшие половые губы являли