— А ебись оно всё конем оранжевым, — сказал Борис Игнатьевич и немедленно выпил.
Пил он редко, но самозабвенно, до исступления. Как в этот раз. Похоже, ему надоело одиночество и инвалидное кресло, к которым он так уже привык.
Погонщик табуна оранжевых коней внял его мольбам и отозвался стуком в скайп. «С вами хочет общаться Ирина».
— Ирина — мокрая вагина, — пробурчал Борис Игнатьевич, но контакт на всякий случай добавил.
С аватара ему улыбалось довольно милое лицо.
— Приветики, — напечатали ему с той стороны монитора.
— Пососи хуй у всей команды Атлетико, — вежливо отреагировал на приветствие Борис и плюхнул себе водки.
— Нет. У Атлетико не буду, а вот у тебя отсосала бы с удовольствием.
— Опаньки. С каких эт хуев немытых мне, и вдруг такое счастье?
— Мне нравится, как ты пишешь?
Через три рюмки Борис уже знал, что, оказывается, он звезда Рунета, что Ирине двадцать, у неё четвёртый размер груди, упругая попка и что эта попка хочет приехать к нему в гости.
В сущности, Борис был неплохим человеком, но болезнь, из-за которой он уже десять лет был неразлучен с инвалидной коляской, сделала его неунывающим циником. Женщины на его горизонте появлялись реже, чем хотелось, а кризис среднего возраста лился спермой из волосатых ушей.
— В жопу дашь? — напечатал он.
— Тебе да.
— Тогда приезжай. Только забудь надеть трусы.
— Легко. Будут ли ещё какие-нибудь пожелания?
— Да. Чулки, короткое платье и высокий каблук. Люблю женщин в чулках.
— Ты не страдаешь оригинальностью. Платье, наверное, должно быть обтягивающим? — она поставила жирный смайл.
— Непринципиально. На твое усмотрение, но обязательно короткое.
— Такое подойдет?
Борис поймал файл и открыл его.
— Подойдёт, — написал он. — Ну, что, когда?
— Завтра вылетаю. После работы. Встретишь?
— Как я тебя узнаю?
Ирина отправила несколько своих фотографий, сказала, что позвонит ему по прилёту в Симферополь, попрощалась и пошла в ванную. Завтра вечером ей предстоит трах с совершенно незнакомым мужчиной. И, к тому же, калекой. Это возбуждало.
Сняв в ванной возбуждение при помощи Кондратий Палыча — так она именовала свой вибратор, — Ирина высушила волосы и отправилась спать.
— Говорят, у парализованных отлично стоит, — подумала она, улыбнулась плюшевому мишке и заснула.
Симферополь встретил Ирину не по-южному холодно и полным отсутствием хоть какого-то намека на роуминг. Она уже пятнадцать минут стояла в этом чертовом коротком платье у входа в аэровокзал, тщетно пыталась набрать номер и чуть не плакала. Ну, почему она не предусмотрела? Почему…
— Добрый вечер, — услышала девушка и обернулась на голос.
Перед ней стоял какой-то мужик и откровенно пялился на её ноги.
— Я мужа жду, — нашлась Ирина.
— А мужа, случаем, не Борисом ли величают?
— Борисом. А откуда вам…
— Вы Ирина?
— Да. А вы?…
— А мы… Олег. Почти что вещий, только я до сих пор не знаю, где столуются неразумные хазары и с какого перепугу мне понадобилось им мстить. Меня попросил встретить вас Боря.
— А сам он…
— Он ждет вас. В машине. Он не ходит. Или вы не знали?
— Знала. Но я думала…
— Стоянка тут запрещена, — предупредил сомнения Ирины Вещий Олег и добавил: — ну, что, пойдем? Тут недалеко.
Борис стоял около машины и курил. Сейчас он жалел только об одном. Ну, какого он пообещал этой мокрощелке встретить её трезвым? А вдруг кидняк? А вдруг её самолёт захватили террористы и угнали его в раздольные африканские ебеня? Или вообще тот уронил в море сразу все свои двигатели и разбился? К чертям собачьим. А там, дома, водка. Водочка. Из холодильника. Запотевшая. С пылу с жару. С тактом, с расстановкой и прочими атрибутами партии в одноклеточные шашки. Как там говорил классик? Холодная водка греет душу.
— И, главное, никакого намека на движение в области паха, — посетовал Борис Игнатьевич и…
По аллее,легко покачивая бедрами, шла Ирина и улыбалась.
— Хороша, зараза, — проснулся тот, кто ещё секунду назад спал как подстреленный из гаубицы воробей.
— Заткнись, мудилло, не пали хату.
— Взялся оскорблять, так изволь придерживаться банальной логики вещей. Ты бы ещё хуем меня обозвал и при этом потребовал, чтобы я обиделся. Ты, мил человек, из разряда тупиздней легкокрылых. Подвид — очевидный…
— Дожился. Я уже с собственным хуем вступаю в полемику.
— Ну, ты же не вслух, — приободрил Бориса тот, — так что расслабься. И это…
— Что ещё?
— Сделай одолжение, сначала познакомь меня с её глоткой, а уж потом бухай. Хоть залейся.
— Попытаюсь…
Подошла Ирина. Сказала:
— Привет, — и, не дожидаясь ответа, поцеловала Бориса. В губы.
— Ай, молодца, — прокомментировал ситуацию его молчаливый собеседник, — как же мне нравятся дамы без комплексов.
— Заткнись, кзёл безрукий. Или как там тебя?
— Или как…
— Я смотрю, вы уже познакомились? — сам того не подозревая, прервал перепалку друзей подошедший Олег. — Ну, что, едем?
— Да. Поехали, — ответила Ирина, облизнула губы и кошкой юркнула на заднее сидение автомобиля.
Борис Игнатьевич неуклюже последовал примеру девушки. Олег сел за руль и, промычав:
— «Он сказал: поехали. Он взмахнул рукой…», — повернул ключ зажигания.
— Давай, хотя бы сегодня без песен, — попросил Борис и опустил свою ладонь на коленку Ирины.
Нейлон. Ещё нейлон. Ажур. Нежная кожа обнаженного бедра. Ирина закусила губу и чуть раздвинула ноги. Добравшись до промежности, Борис Игнатьевич не без гордости констатировал — трусиков не было.
— Я же обещала, — улыбнулась Ира и, положив его свободную руку себе на грудь, попросила: — поцелуй меня.
Целоваться Борис Игнатьевич не любил. Более того, он считал это занятие анахронизмом. Но он очень уважал большие сиськи. А чего не сделаешь ради уважения вообще и к сиськам в частности?
И они целовались. Борис мял грудь Ирины и наслаждался. Неожиданно для себя он понял, что, оказывается, ему нравится целоваться, по крайней мере, с этой девочкой, годящейся ему в дочери.
— Да вы, батенька, педофил, — прокомментировал ситуацию тот, чьего мнения не спрашивали.
— Молчал бы уж, — отреагировал Борис, — для тебя же стараюсь.
Они препирались до тех пор, пока автомобиль не остановился у обочины.
— Привал, — сказал Олег и вышел из машины, — курить очень хочется.
Ирина застегнула на груди платье и тоже вышла.
— У тебя руки чистые? — спросил Олега Борис, кое-как вылезая из салона.
— Ну, как сказать, — ответствовал тот, — с утра мыл.
— Покатит. Отнеси мой хуй пописать.
— Да ссы прямо тут.
— Не. Тут нельзя. Тут дамы… вернее, дама.
— А может быть, она не против.
— Не против чего?
— Ну, например, не против золотого дождя, — Олег подмигнул Ирине, и та ответила ему загадочной улыбкой.
— Не знаю, — замялся Борис Игнатьевич, — может быть, как-нибудь потом.
— Полезай уж, скромник, — вздохнул Олег, взвалил Бориса на закорки и потащил к ближайшим кустам.
— К чему это ты? — спросил Борис, поливая куст лавра-вишни.
— Что «к чему»? — Олег отшвырнул в сторону бычок и вопросительно уставился на друга.
— К чему ты завел эту пластинку? Про золотой дождь.
— Аааа, ты об этом? Не обращай внимания. Недавно порнушку смотрел. Что-то вспомнилось.
— А если бы она услышала? Учти, если ты обломаешь мне еблю…
— Ну, не услышала же.
Борис стряхнул с конца и уже собрался было засунуть его в штаны, как услышал:
— Не прячь меня. Я хочу подышать свежим воздухом.
— Не ешь меня. Я тебе ещё пригожусь, — передразнил того Борис Игнатьевич, но, войдя в положение: — А и вправду, чего тебя прятать? Дыши, — просто одернул рубаху и обратился к Олегу: — я всё. Поехали?…
Вернувшись, они нашли Ирину уже в машине.
— Пристегните ремни безопасности. Взлетаем.
— Тоже мне, летчик, — пробурчал БорисИгнатьевич и всунул своего маленького Борюсика в руку Ирине.
— Что, прямо тут? — удивилась девушка. — Сейчас?
— А чего тянуть? Минет — это дар свыше. Не стоит гневить богов пренебрежением к их дарам.
Она наклонилась и взяла член в рот.
— Алоха!
Стоит ли пояснять, кому именно принадлежал этот восклицательный знак?
Ну, и, дабы оправдать романтическую рубрику, отмечу, что Борис Игнатьевич, как истинный непризнанный рифмоплёт непролазный, сравнил голос Ирины с запахом чая, настоянного на цветках лаванды и мяты, которые собирали на солнечной стороне горы со странным названием Магоби. Только сказать об этом ей он почему-то постеснялся.
Борис Игнатьевич, конечно, не бедствовал, но жил скромно — на уровне сигарет Прима-Оптима и кофе Нескафе-классик. Короче говоря, в доме его было шаром покати. По крайней мере, в плане снеди. Поэтому он не без благодарности принял предложение Ирины заехать по пути в какой-нибудь магазин.
— Берите сразу два литра, — напутствовал Борис Олега, — чтобы по ночникам потом не бегать.
Дома он первым делом добрался до холодильника, извлек оттуда одинокую бутылку водки и радостно предложил выпить. Холодненькой. Олегу затея понравилась. Ирина от водки наотрез отказалась и открыла банку джин-тоника. Через полчаса, с улыбкой вручив Олегу фотоаппарат, она попросила:
— Сфотографируй нас, пожалуйста. На память, — подошла к Борису, встала перед ним на колени и расстегнула молнию на его брюках.
Через два снимка Олег, включив камеру в режим видео, начал комментировать происходящее:
— Нет. Ну, чем я не Стивен Спилберг? Да я даже круче его. Только ты это… Ир. Слышишь? В камеру-то иногда поглядывай. А то кому нужен твой затылок? Нет. Ты не подумай, затылок у тебя великолепен, но в порно что самое главное? Правильно — процесс проникновения. Вот ты уедешь, а Борька долгими зимними вечерами будет смотреть, как ты у него сосешь… а сосешь ты, надо отдать должное, красиво. Это я тебе, как Спилберг, говорю… так вот. О чем это я? А. Ну, да — будет он смотреть, дрочить и плакать. И что-то сомнительно мне, чтобы он плакал, глядя на твой затылок.
Олег снимал и, как мог, старался рассмешить друга и его пассию. Ирина сосала, смеялась, строила в камеру глазки, сосала и опять смеялась. И только Борис Игнатьевич был непробиваемо серьезен. Как уличенный в хищении ящика ржавых гвоздей завхоз на собрании профсоюза железнодорожников. Похоже на то, что дядьку на старых дрожжах вштырило не по-детски.
Решили накрыть поляну. Ирина суетилась, резала колбасу, хлеб, сыр, выкладывала из банки на тарелку аппетитную малосольную селедочку, короче говоря, хозяйничала. Олег сервировал стол — ножи, вилки, бокалы. Борис Игнатьевич, как всякий уважающий себя философ, не делал ничего. Он глубокомысленно плевал в потолок, надев на себя маску мудака ступенчатого. Больные люди — эгоисты.
Однако, не секрет, что настроение пьяного человека подвержено перепадам, и через пятнадцать минут Борис снова был жизнелюбив, игрив и весел.
— Налей мне шампусика, — попросила Ира.
Борис Игнатьевич взял бутылку и неуклюже плюхнул из неё в бокал. Шампанское вспенилось и пролилось на стол.
— Зачем ты пьешь эту гадость? — чертыхнулся он.
— Британские учёные доказали, что шампанское положительно влияет на память человека, — вступился Олег за алкогольные предпочтения Ирины.
— Ну, да. Ну, да. А что уж тогда говорить о водке? Накатишь грамм эдак пятьсот и, не ровен час, начнешь цитировать Большую Советскую Энциклопедию. Наизусть, — Борис налил себе белой, выпил и замолчал.
Молчание затянулось. На горизонте забрезжил реальный малоприятный риск рождения мента. Прямо тут и сейчас — за этим самым столом.
— О чём ты думаешь? — спросила Ирина Бориса, чем, сама того не подозревая, убила ещё не рожденного младенца в милицейских погонах. Прямо в утробе его молчаливой матери.
— О том, что еслибы Аннушка разлила своё масло в романе Толстого, а не Булгакова, то трагедия Карениной легко и непринужденно превратилась бы в фарс. Или две Анны в одном романе — это перебор?
— Не знаю.
— А и правда, чего ради заполнять такую прелестную головку всякой ерундой? Давай-ка лучше заполним её моим хуем. Ползи под стол.
Ирина слегка удивилась, но повиновалась. Олег, влекомый любопытством, наклонился и заглянул под крышку стола.
— Ну. И чего ты там не видел? — рявкнул Борис Игнатьевич, — наливай давай.
Олег налил. Они выпили.
— Хорошо сосёт? — поинтересовался Олег и закурил.
— На троечку. Но старается. Этого у неё не отнять.
— Ну, дык, у неё ещё всё впереди.
— И не только. Сзади тоже есть на что посмотреть. И пощупать. Хочешь погладить мою хуесоску по заднице?
Олег кивнул.
— Погладь. Разрешаю. Только это… без фанатизма.
Олег протянул руку и дотронулся до попки Ирины. Девушка инстинктивно прогнулась и застонала.
— Нравится, — констатировал Борис Игнатьевич, — ишь, как мычит, — и, заглянув под стол, поинтересовался: — эй, там, в оркестровой яме. Хочешь в два смычка, скрипачка?
Ирина посмотрела на хозяина и растерянно хлопнула ресницами.
На следующее утро Борис, получив порцию минета, опрокинул стольник водочки, запил это дело свежеприготовленным кофе и поинтересовался:
— Я вчера не бузил?
— А ты что, не помнишь?
— Нет.
— Ничего?
— Помню, как ты сосала…
— Когда?
— Ну… сначала в машине, потом дома… когда Олег снимал нас на камеру… А потом всё — аут.
— А как же водка и Большая Советская Энциклопедия?
— Ты о чем это?
— Да так. Ни о чем. Забудь. Ты обещал сводить меня на набережную.
— Раз обещал, значит, сделаем. Вчера точно всё нормально было?
— Не переживай, — успокоила его Ирина, — я осталась довольна.
— То есть? — не понял тот.
— То есть вы, ты и твой друг Олег, имели скрипачку в два смычка… и не только…
— Какую скрипачку?
И тут Борис Игнатьевич прозрел. Он вспомнил всё. И то, как унизил Ирину, заставив забраться её под стол, и то, как, выпивая со своим собутыльником, язвительно отзывался о её якобы сомнительных способностях на ниве минета, а она в это время сосала, и то, как назвал её скрипачкой. Даже про оркестровую яму вспомнил.
Вспомнил он о том, как драли они её с Олегом и в хвост, и в гриву — сначала по очереди, после хором. И о том, как посреди ночи к ним пришел сосед с собакой, и Борису захотелось экзотики. Как огромная псина покрывала Ирину, а они смотрели и ржали, словно табун веселых лошадей. (Специально для — ) Как кто-то из соседей вызвал наряд милиции, и Борис предлагал пэпээсникам свою юную гостью. По рублю. Потому что у всякого уважающего себя мента, по его мнению, должен быть в кармане рубль. Как было всем весело и хорошо.
Всем, корме Ирины. Она плакала, она умоляла пощадить её, но…
— Вспомнил? — зло спросила Ира.
Борис виновато кивнул.
— И знаешь что? — продолжила она, — Я даже рада, что так случилось. Потому что ты, старый пердун, открыл мне глаза на суть вещей вообще, и на тебя в частности. Так вот, я хочу, чтобы ты знал, как ёбарь — ты никто. То ли дело — дог твоего соседа. Вот кто настоящий, умный, нежный, лохматый и всё понимающий любовник, да и член у него — не чета твоему сморчку. Так что извини, но я ухожу к нему. Мы будем вместе облизывать его щенков. А если ты будешь хорошо себя вести, я, пожалуй, позволю отсосать тебе у пьяной обезьяны…
— Ну, слава яйцам! Я уже начал пугаться, — облегченно выдохнул Борис Игнатьевич и всунул свою голову Ирине внутрь живота.
— Да! Да! Да! — стонала Ирина,… — только, пожалуйста, открой глаза.
— Что ты несёшь, дура? Какие глаза?
— Ну, умоляю тебя, открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза…
Борис открыл глаза и увидел перед собой испуганное