risu inepto res ineptior nulla est…
поехали?
1. ВСТРЕЧА В ПУТИ
Я оказался
в случайной компании…
О голубых зашел разговор…
тема избитая!..
но — один парень
заволновался, — типичный монтёр!
Забеспокоился…
Нервный… субтильный, —
право, такому лучше не пить! —
он то смеялся…
то гневался сильно…
и всё порывался кого-то убить…
Кого?..
Мы сидели под Петербургом
в деревне глухой, занесённой снегом…
а за окном
бушевала вьюга…
и мат прерывался взрывами смеха…
Тема —
избитая?
В пьяном угаре
под Петербургом семь молодцов
«тему избитую»
вновь избивали —
дым содрогался от злых голосов…
Громко
кричали о пидарасах,
пьяно смеясь над каким-то Серёжей…
«Пидоры
все!» И я соглашался,
не признаваясь им, что я тоже…
«Все!»
(кроме этих, тесно сидящих
вечером поздним под Санкт-Петербургом?), —
нервно кричал
возбудившийся мальчик…
А за окном куролесила вьюга…
Я думал
о них… о себе… и о многих,
живущих и живших под вечной Луной…
и что
у монтёра стройные ноги…
и что он такой же, как я, голубой…
и что
его тёмная ненависть — это
неясное чувство, что он за бортом…
Звенели стаканы
в дыму сигаретном…
вопило в монтёре его естество:
кричал он —
пристрастно, угарно и пьяно…
а в этот момент австралийский моряк
на сухогрузе,
идущем в Панаму,
юнге ломал пацанячий целяк…
Громко
смеялись они… а в Маниле
в эти мгновения — что за страна? —
неутомимо
друг друга любили
два черноглазых, как ночь, пацана…
С жаром
кричали… а в это же время
члены в сушилке стояли упруго —
в воинской
части южнее Тюмени
два новобранца ласкали друг друга…
Шумно
они возмущались… а где-то
в эти минуты в далёком Чикаго
старший
кадет молодого кадета,
изнемогая, в гостинице трахал…
Слушал я
молча… а в Сан-Себастьяне
в эти минуты французский матрос,
голубоглазый,
весёлый и пьяный,
лапал мальчишку, целуя взасос…
«Пидор!» —
кричали… и в эти минуты
парню Серёже где-то икалось, —
смачно
его обсуждали, как будто
в нём было дело… Вьюга металась
под
Петербургом… а в Кисангани
в это же — в это же самое! — время
трахались в зад
африканские парни…
трахались парни южнее Тюмени…
дёргалось тело
смазливого юнги…
жарко сопели два голых кадета…
я — в это время! —
под Санкт-Петербургом
весело думал, дымя сигаретой,
что
у сидящего рядом монтёра
стройные ноги… и что их на плечи
я бы
забросил, и — до упора…
вмиг бы забыл он дурацкие речи!
Никем
не согретый
в задроченном детстве, —
я таких в жизни видел не раз, —
он оказался
со мной по соседству,
несостоявшийся педераст…
Пили…
а рядом, в соседнем доме,
под одеялом членом играя,
мальчик
Андрюша о мальчике Роме
думал и думал… и, замирая,
слушал
Андрюша стенания вьюги, —
выла она, лютовала за стенкой…
Мальчик
Андрюша думал о друге,
под одеялом сжимая коленки…
2. КСТАТИ…
бывает нечто,
о чём говорят: «смотри, вот это новое»,
но это было уже в веках, бывших
прежде нас*:
Адам,
воспылавший к Еве,
сотворённой из его ребра…
Христос,
тридцатитрёхлетний,
выделявший ученика Петра…
Зевс,
влюбившийся страстно
в отрока по имени Ганимед…
Солон…
Гиппократ… Гораций —
великий античный поэт…
Ионафан,
Давида любивший
(Первая книга Царств)…
Нарцисс,
над водой застывший…
НЕТ ОТ ЛЮБВИ ЛЕКАРСТВ!
Мифы…
Легенды… Реальность…
Куда мы ни бросим взгляд,
гомо…
сплошь! — … сексуальность
находим: за рядом ряд…
древние
греки… и иже с ними,
жившие в давние времена…
юноши
Спарты… мужчины Рима…
Античность — сплошнаяголубизна!
Это —
в Европе. И то же — в мире,
от Азии до Америки Южной:
мужчины
мужчин изначально любили
во все времена — отрицать не нужно!
Солдаты…
Философы… Полководцы,
изменившие истории ход…
и самый
великий из них — Македонский!..
Но даже бессмертные смертны…
Вперёд
время летело —
пришло христианство,
и с ним, как Янус, двойной стандарт:
папы римские —
Пий… Бонифаций… —
предпочитали мальчишеский зад,
a смертных —
простых! — на кострах сжигали
как совершивших «содомский грех», —
две
тысячи лет двойной морали…
А мир неделим и един для всех!
Микеланджело,
Леонардо да Винчи —
гении-геи на все времена, —
и Вовка,
пацан симпатичный,
который мне целку сломал
в далёком
цветущем апреле…
мне было немного лет, —
муть
подростковых томлений
прорезал спасительный свет…
Валерка,
шептавший: «Тихо…»
и — целовавший в губы…
Герои
античных мифов…
Живущие рядом люди…
Рыцари…
Тамплиеры…
Скульпторы… Живописцы…
Пламенные
революционеры…
Смазливые гимназисты…
Овидий…
Поэт Жуковский…
Поэт Михаил Кузмин…
Композитор
Пётр Чайковский…
Автор «Сонетов» Шекспир…
Лермонтов,
написавший
«Юнкерские поэмы» —
сам
юнкеров ебавший,
как Байрон, не чужд был темы…
Толик —
весёлый парень! —
друг отшумевших дней…
Не каждый
десятый — Байрон,
но каждый десятый — гей.
Нужно
десятки… сотни страниц,
чтоб перечислить всех,
кто
был известен, был знаменит, —
не говорю о тех,
кто
не оставил в истории след,
но тоже любил парней
тайно ли,
явно ли — разницы нет, —
каждый десятый — гей!
(«Этой
статистике мы не верим!» —
те говорят, по ком
колокол
звонит…) Г. В. Чичерин —
дел иностранных нарком…
Пётр Великий…
Гай Юлий Цезарь…
главный чекист Ежов…
Гоша —
из ЖЭУ смазливый слесарь…
издатель Дима Лычёв,
чью —
об армейской службе — книжку
я прочитал взахлёб…
Ваня К.,
краснодарский парнишка,
на которого у меня встаёт…
Я сам,
пассажир транзитный,
в детстве считавший, что
быть
педерастом стыдно, —
пацан, чьё детство прошло…
Века
пролетали, как миги…
тащились — как черепахи…
Что
оставляем мы? Книги —
любовь свою на бумаге…
ШКОЛЬНИКИ
КУРЯТ В СКВЕРИКЕ…
ДОКУРЯТ… ПРИДУТ ДОМОЙ
И БУДУТ
ЛЮБИТЬ СВОИ ЧЛЕНИКИ —
КАЖДЫЙ СВОЕЙ РУКОЙ…
Смена
тысячелетий…
Жизнь — свеча на ветру…
Может,
я в Интернете
завтра Тебя найду,
и —
станешь … ты Антиноем…
а может быть, Адрианом…
… Ветер
за стенкой воет.
Андрюша под одеялом,
сжав
в кулачке упругий,
пышущий жаром уд,
о Ромке —
о лучшем друге —
мечтает… и сладкий зуд
в дырочке,
туго сжатой —
девственно-непроткнутой,
тлеет,
чтобы пожаром
вспыхнуть через минуту…
3. ДОМ НА ОБОЧИНЕ
Мальчик
Андрюша хочет…
… а рядом, в соседнем доме,
пьяный
монтёр бормочет,
что он — лично он! — не гомик,
что он —
лично он! — не может
понять, что за сладость, если
парень
в зад мужеложит
парня… «Вот ты! — мы вместе
сидим, —
ты можешь представить,
что ты… « Я икаю: «Нь-ет!»
«Вот!
Ты правильный парень!»
«Да!» — говорю в ответ.
(В клейком
безмолвном стоне
пододеяльник, — в полночь
рядом,
в соседнем доме,
мальчик Андрюша кончил…
а где-то
стучат колёса —
поезд летит вперёд:
в тамбуре
у матроса
пьяный студент сосёт…
а где-то
между ногами
смутно белеет зад:
койка
скрипит в казарме —
солдата ебёт солдат…
а где-то
смазливый школьник
колени к груди прижал,
подставив —
всего за стольник!—
попу…) «А он сосал!» —
и снова:
«Кто б мог представить!» —
я слушаю про Серёжу —
про то,
как его застали
в сарае сосущим… «Рожу
вообрази…
придурок… « —
смеётся монтёр — и снова,
вдавливая
окурок
в тарелку из-под жаркого,
он
меня убеждает,
что «педиков ныне море!»…
«Точно!» —
не возражаю, —
с пьяными я не спорю,
и он —
«пацан настоящий» —
пьяно меня обнимает, —
я знаю,
ч т о это значит…
но делаю вид, что не знаю:
в этом
случайном доме,
где сам я — случайный гость,
негде
ему, родному,
ноги раздвинуть врозь,
чтоб
объяснить приватно,
к т о он на самом деле…
Смачно
ругаясь матом,
никем не проткнутый педик,
не слышавший
про Ахилла
и друга его — Патрокла,
мусолил
неутолимо
про то, как в сарае кто-то…
и сызнова —
вновь и снова…
в сотый, быть может, раз! —
я слушал
рассказ монтёра
про чей-то чужой экстаз…
Меня
называя братом,
он тискал моё плечо…
И…
можно бы, да… не надо, —
всю ночь я гасил торчок…
…
…
…
А утром,
шагнув с порога
в белое море снега,
я
прокричу — ей-богу! —
в даль голубого неба:
— Эге-ге-гей! —
и крик мой
с веток сорвёт ворон…
я кончил…
во сне…
4. POST SCRIPTUM
В трусах было сыро… —
Сон
приснился мне…
и — как мальчик,
я сладко во сне спустил…
Ещё б
не спустить! так смачно
монтёр молодой вопил
о педиках…
о Серёже,
сосавшем в сарае, — о
гействе
и мужеложстве
так жарко вопил он, что
когда мы —
уже под утро —
вдвоём на полу легли,
укрывшись
одним тулупом,
я кончил под вой пурги…
… Легли
мы с ним, «как мужчины» —
строго спина к спине, —
без всякого,
блин, интима
уснули… но я во сне —
привычка
такая, что ли? —
к очку развернул лобок
и, жарко
обняв монтёра —
вдавившись в него чуток,
стал
под тулупом общим
через штаны о зад
тереться,
пока не кончил…
Я, право, не виноват,
что
до сих пор мне снятся,
как в юности, сны… и я
во сне
облегчаю яйца —
кончаю во сне… Хотя
для секса
найти партнёра
сегодня проблемы нет,
но —
выпало спать с монтёром,
и я… его воплям вслед,
словно
сопливый мальчик
в отроческих мокрых снах,
обильно
во сне испачкал
спермой трусы и пах…
«… он
из-под душа, словно
Зигфрид, навстречу мне
вышел —
смазливый, стройный
мальчик…
на писюне
капли воды сверкают, —
взяв полотенце, сам
медленно вытираю
тело его…
и там
я вытираю нежно:
отрока чуть нагнув,
целку ласкаю —
между
двух половиной тру…
Сладкий
смазливый мальчик —
бред? наважденье? сон?
Став на колени, «пальчик»
трогаю языком, —
членик
торчит упруго…
отрок — смазлив и юн…
губы
сжимая туго,
жарко сосу писюн…
Шелковый
кустик черных
над писюном волос…
членик —
горячий… твёрдый…
Нравится? — Не вопрос!
Вытер его — и в спальню
сам на руках несу…
свежесть его дурманит —
в губы юнца сосу…
Фрукты…
Фужеры… Свечи…
Пьём по глотку вина…
Вьюжный
московский вечер…
а на душе — весна!
Скрипочка Страдивари —
тело его… смычок —
мой язычок… —
играю
между упругих «щёк»:
юный
смазливый школьник
ноги раздвинул врозь —
девственно
сжатый «нолик»
нежно целую… сквозь
эти врата ни разу
не проникал никто, —
мальчик
с «мышиным глазом»
стонет в экстазе…
О,
право же,
он не думал,
что можно ТАК любить!..
В целку вжимаю губы…
и —
мой язык скользит,
словно сверло, по кругу, —
жарко
сопит пацан…
дырочка сжата туго —
заперты двери в храм, —
губы
сильнейвжимаю
в нежный
мальчишкин зад…
Щёки его пылают…
Негой струится взгляд…
«Щёк» пацанячих нежность
сводит меня с ума —
губы
вдавив в промежность,
трахаю пацана,
словно горячим жалом,
кончиком языка —
губы кусая, малый
бьётся в моих руках…
«Всунь туда… « — он бормочет…
В голосе — страсти дрожь…
«Выеби… — мальчик просит, —
выеби!!!»
Невтерпёж:
он прогибает спину,
задик вздымая ввысь…
Целочку вазелином
смазываю…
«Держись… « —
я прошептал и цепко
бёдра в ладонях сжал…
замер мальчишка…
крепко
чудо в руках держа,
в маленькую воронку
членом упёрся —
ну…
вскрикнул мальчишка
громко! —
сбил я ему
резьбу…
и —
он в руках забился…
Поздно, мой милый! Ох…
медленно
хуй вдавился
в дырочку между ног…
Пломбу сорвал я —
«нолик»
в букву большую «О»
вмиг превратился, —
«Больно! —
заегозил он. — Бо…»
Больно…
Конечно, больно —
всё-таки, в первый раз…
Юный
московский школьник…
ВЕЧНЫЙ, КАК МИР, ЭКСТАЗ!
… Зигфридом из-под душа
мальчик шагнул ко мне…
Кто он?
Сергей?… Андрюша?..
Где —
наяву? во сне? —
нежной горячей попкой,…
ойкая, крутит он?..
Юный Ахилл?..
Патрокл?..
Или он —
два в одном! —
словно
царевич критский —
маленький Андрогей?..
… ойкая,
он двоился
в пламени двух свечей:
дёргаясь
так и этак,
задиком он вращал, —
бёдра сжимая крепко,
я пацана качал…
Выла
за стенкой вьюга…
и — не жалел я сил:
хуй мой,
обжатый туго,
в храме любви скользил…
О,
эта норка между
пышущих жаром «щёк»…
две
половинки нежных
бились о мой лобок…
Тени
крестообразно
дёргались на стене…
Было ему тринадцать**,
и —
двадцать девять мне, —
был ли уже декабрь,
или — январь ещё…
… жарко
вдавившись в задик —
между горячих «щёк»! —
кончил я…
О,
ПОД СЕНЬЮ
ВЕЧНОСТИ — СЛАДКИЙ МИГ!
Греческих академий
классика…
Ученик…
8.
Мальчик
смазливый — в роли
«мальчика», — неофит —
хуем
проткнутый школьник…
… До-
христианский Крит —
остров в Эгейском море,
где
тысячи лет назад
считали, что опозорен
мальчик,
чей юный зад
не возжелал мужчина, —
горе для всей семьи…
нашедшим же
половину —
во славу
гомолюбви! —
на Крите
слагали песни
в те дальние времена:
жил мальчик
с мужчиной вместе,
как с мужем живёт жена.
В древности
знали твёрдо:
ЮНОСТЬ БИСЕКСУАЛЬНА…
… крепко
сжимая бёдра —
выебав
в жопу парня,
в нежные полусферы
пах я вдавил,
кайфуя —
храм
освящая спермой,
в попу струю тугую
выпустил я…
и время
остановило ход…
Кончил —
иссякло семя… —
встретили Новый год, —
руки
разжал я — мальчик
медленно соскользнул
с хуя… «***
Куда,
обманщик?! —
… словно свечу задул
кто-то… и я —
проснулся…
рядом монтёр лежал,
по-геевски
повернувшись
задом ко мне… Я встал —
вылез
из-под тулупа,
оставив горячий зад,
который
во сне я… Глупо?
Но… я же не виноват,
что
этот монтёр так жарко
всю ночь напролёт вопил
о педиках…
сам накаркал:
уснули — и я спустил,
прижавшись
к очку монтёра…
Я педераст… А он?
Кто мы
теперь? Партнёры?..
… Странноприимный дом,
пронизанный
вожделением,
покину я поутру —
кончится
извержением
ночь эта, — я уйду
(от этого обалдуя,
от этого сумасброда,
от этого буйнопомешанного,
пусть слушают этот пьяный бред
его друзья… Он не знает
основы основ всей философии,
а именно:
ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ,
он воображает, будто видит сучок
в глазу ближнего своего,
и при этом не