Когда ты получаешь свой первый в жизни поцелуй и не знаешь девчонку, которая его подарила, воображение может подсказать любое ее имя. Легкое касанье девичьих губ, и ты, до этого не целованный, ломаешь голову о том, кому они — эти влажные, теплые губки принадлежат. Вы удивитесь, как такое возможно, но жизнь создает перед пацанами куда большие загадки, чем эта. Только нужно быть готовыми их разгадать. Мне пришлось повзрослеть и оказаться в шаге от пропасти, чтобы захотеть найти ответ…
… Я появился на школьном дворе, когда забава была в самом разгаре. Собачий лай, болезненный и тоскливый, возвещал, что не происходит ничего хорошего. Наша школьная собачка Кнопка, любимица девчонок, металась по двору с прицепленной к хвосту связкой жестяных консервных банок. Дикие, действующие на нервы звуки железа и звериной боли. Дикие выходки. Парни с моего класса придумали эту забаву, хохотали, как обезбашенные, и швыряли в Кнопку камнями, дабы она металась, а не стояла на месте. Неужели в четырнадцать лет нельзя придумать развлекуху посерьезней, чем мучать слабое животное? С такими вот правильными мыслями мне и предстала эта картина. Мое сердце сжалось от увиденного издевательства, но не у меня одного. Сбежались девчонки-одноклассницы и громко требовали от пацанов прекратить. Никого из учителей, как на беду, во дворе не было.
— Ну, хватит! — кричала Полинка Ершова, пытаясь выбить камень из рук Стаса, заводилы и школьного хулигана. Он увернулся, и запустил камнем в Кнопку, на этот раз, попав прямо в голову. Собачка взвизгнула, а Стас перехватил замахнувшуюся руку Полинки. Лена, Оля, Таня и еще несколько девчонок пытались прекратить это безобразие, взывали к совести пацанов и всячески их пугали. Но тем было точно пофиг. Я бросил сумку в сторону и подбежал к Кнопке. Она словно почувствовала во мне свое спасенье, сама взобралась на руки и прижалась, уткнув головку в мою грудь, пока я спешно отвязывал банки. Краем глаза замечаю, как замерли пацаны и нахмурился Стас.
В этом классе я так и остался «новеньким», хотя и отучился в нем полгода. Был эдакой «белой вороной», парнем «не их круга». С одноклассниками не сдружился, слишком разными оказались интересы и принципы. Я уже махнул рукой на факт, что в классе пацаны меня не жалуют. Маленький худощавый, я слыл «книжным червяком», зубрилой и не мог пользоваться у одноклассников авторитетом — в отличие от Стаса. Я своей выходкой явно испортил его игру. Слышу в свой адрес одобрительные возгласы девчонок и вижу приближение Стаса ко мне. Сейчас начнется. Отпускаю Кнопку, читаю ее благодарный и подбадривающий собачий взгляд. Беги, малышка, и держись от них подальше! Кнопка, вильнув хвостом, укрылась в своей будке, а я приподнимаюсь с колен. Он уже стоял рядом и угрожающе уставился на меня. Как обычно, свысока. Здоровая дылда, этот Стас.
— Слышь, «Сучок», — назвал он меня производным от моей фамилии. — Тебя кто-то просил ломать кайф?
— А для тебя другого кайфа нет? — в ответ, стараясь максимально спокойно, спрашиваю я. Ощущаю, как трясутся коленки. Я не должен показать всем своего страха. Знаю, что Стас не упустит случая меня задвинуть или даже уронить на место. Потеют ладони…
— Я всегда говорил, что ты, «Сучек», придурок, — объявляет Стас. — Тебе не будет больно, если ты сейчас перед нами, пацанами, попросишь прощения за этот облом. И на коленках!
Ах вот как. Ты больше ничего не хочешь?
— Да ты обалдел, Стас? — слышу я злой голос Ленки Павловой. Очень симпатичная, эта Лена. — Сейчас «классную» позовем, пусть с тобой разбирается.
— Оставь Сашу в покое. Он правильно сделал, — заступаются за меня другие девчонки. Ситуация накаляется, даже толстая Танька перестала жевать свой пирожок. Она постоянно жевала пирожки, из-за чего ее так и называли. Одноклассницы подбежали и попытались обступить меня, но Стас и парни не дали им этого сделать, оттеснив всторону.
— Ну так что? — грозно спрашивает Стас, загораживая меня от девушек. — Давай на колени, «Сучок»!
Очень хочется этому балбесу поставить меня на колени. За то, что я не похож на тех, кто лебезит перед ним, и конечно за то, что не похож на него.
— Да пошел ты, — отвечаю я, смело и презрительно. Какая-то бестолочь унижает меня, да еще перед девочками. Страх улетучился, на его место пришла злость и еще что-то другое. Мужские амбиции, так я оценил это потом. Сжимаю ладони, но не успеваю, Стас, натренированный в драках, с размаху лупит меня кулаком в челюсть. Звон раздается в ушах, и я навзничь падаю на асфальт…
Стас с компахой быстро ушли, а девчонки помогли мне подняться на ноги и участливо принялись лечить мою травму. Полина схватила протянутый Таней платок и приложила его к треснувшей губе. Ловлю себя на мысли, что во всей отвратительности картины приятно, когда самая красивая девочка в классе, Полина Ершова, ухаживает за тобой. Порыв ветра забросил ее распущенные волосы мне на плечи, а распахнутые голубые глаза смотрели в мое лицо, пока она аккуратно вытирала с губ капельки крови. Никакая мощь кулаков не помогла бы какому-нибудь Стасу добиться от нее того же, о внимании Полинки парни могли только мечтать. Лена стряхивает с моей спины дворовую пыль. Слышу утешающие и успокаивающие напутствия.
— Ты еще дашь ему сдачи, — говорит Полина.
— Молодец, не испугался, — добавляет Лена. В душе неловко, что стал центром сочувствия девчонок. Я спас их любимицу Кнопку, но знаю, что всей своей сутью, как и она, вызываю лишь жалость. Я слабее такого как Стас, и не только его. И понимаю, что после этого случая пацаны еще раз это докажут. И ЭТО — не заставило себя ждать.
В пятницу, в раздевалке, после урока физкультуры, когда все начали переодеваться, Стас вдруг сделал сигнал рукой, и ко мне подлетело несколько одноклассников из числа его «свиты». Я и опомниться не успел, как они схватили меня за руки и выкрутили их за спину. Остальные парни сделали вид, что ничего не происходит. Стаса в классе боялись все.
— Так-так, — озвучил ухмыляющийся Стас. — Ну что, бабский любимец, пора тебе навестить твоих подружек.
Этот жлоб захохотал, и смех был подхвачен его подельниками. Никогда не забуду тот злосчастный день. Даже Димка, единственный, с кем я общался в классе, потупился и отвернулся к стене.
— А теперь приведите его «в порядок», пацаны, — скомандовал Стас. Дальнейшая расправа надо мной была отвратительна. С меня была сдернута майка, а затем, одним рывком — спортивные трусы, и я оказался нагишом. Издевательства сверстников перешли мыслимую черту. Я вырывался, но бесполезно. Меня вытащили из мужской раздевалки и подтащили к смежной женской, где в тот момент после урока переодевались наши девчонки. Стас с деланной вежливостью постучал, девичий голос ответил, что не заперто, он резко толкнул в двери, и меня, словно футбольный мяч, вкатили под пацанячий хохот и женский визг в девичью комнату. Голого и униженного. Дверь за спиной мигом захлопнулась.
За доли секунды девчонки поняли, что произошло. Я, как могу, пытаюсь прикрыться ладонями. Одноклассницы ахнули и сами похватали свои одежды, прикрывая полураздетые тела.
— Девчонки, ему стыдно, отвернитесь! — слышу я команду Ленки. Сам краем глаза вижу, как она успевает прикрыть свою обнаженную девичью грудь.
Так и не стало известно, кто из них погасил в эту минуту свет. В той раздевалке, где, в отличие от мужской, не было окон, стало темно, как в яме. Ничего не вижу, едва заметны лишь силуэты и сконцентрирован запах девичьих тел. Первый раз в жизни этот запах так близко, бьет мне в ноздри, и плохо лишь то, что вдыхаю я его в такой постыдной для себя истории. Замираю, пытаясь сообразить, что делать, и внезапно ощущаю — телом, а не глазами, как рядом оказывается чья-то девчоночья фигурка. Не вижу, кто это, но фиксирую ее близость с собой вплотную.Ее руки ложатся мне на плечи, и внезапно чувствую влажное, мокрое касание своих пересохших от стресса губ. Легкое приятное щекотание. Нежное теплое столкновение,… первое в жизни. Женские губы. Как она нашли ими мои — в темноте? Их обладательница отходит, и я, ослепленный во мраке, так и не рассмотрел ее. Вся тьма заняла не более минуты, пока девчонки кое-как оделись, и Полина протянула мне пару отысканных на ощупь полотенец. Оля с Леной с угрозами лупили в двери, и вскоре парни, затеявшие этот прикол, перестали их держать и отпустили…
Я, уже одевшись в пустой мальчишеской раздевалке, краснея, как ошпаренный, попросил одноклассниц не жаловаться Инне Александровне, нашей «классной». Старался не встречаться с девичьими глазами, когда они обступили меня как тогда, в школьном дворе. Мне было трудно. Я сгорел бы от стыда, если бы «классная» дала бы этому инциденту ход, Стаса и его друзей обсудили бы на педсовете, конечно, хорошенько всыпав, но я выглядел бы жертвой перед всей школой. Терпеть не могу жалости к себе. Девчонки все поняли, пообещав ничего не сообщать. Только потом я узнал, что кто-то из них все же нарушил обещание.
Через неделю я вхожу в класс, спеша на первый урок. Почти все одноклассники уже были на своих местах. Вдруг замечаю у себя на стуле большой черный пакет. Что это такое? Открываю его и достаю то, что никогда не ожидал бы найти в классе. Боксерские перчатки!
Все обернулись в мою сторону. Из перчаток на пол выпадает открытка и залетает под парту Ольке. Та подбирает ее, снедаемая любопытством, разворачивает и громко читает вслух:
— «Саша! Поздравляю тебя. Желаю оставаться добрым и становиться сильным. Этот подарок — тебе. Жду, с любовью. Твоя П.»
Услышав это, кто-то присвистнул, кто-то хихикнул, зашептался, но реакция была у всего класса. Я выдернул открытку у Ольки из рук, и вся ситуация наверняка получила бы дальнейшее обсуждение, в том числе и насмешки, но тут дверь в класс открылась, и вошла Инна Александровна, наш классный руководитель, учитель языка и литературы. Молодая красивая девушка, Инна не так давно окончила институт, и наш класс был ее первым педагогическим опытом. Меня она любила за начитанность и за прекрасные, на ее взгляд, сочинения. Все сели.
— И перед началом уроком давайте поздравим нашего изменника — Сашу Сучкова!
Никто, кроме Инны и загадочной «П.» не знал или не хотел знать о моем сегодняшнем дне рождения. По команде «классной» все зааплодировали, даже Стас!
— Пожелаем ему успехов в учебе, быть хорошим товарищем и сильным мужчиной!
Она узнала об издевательствах одноклассников надо мной, решил тогда я.
— Ему уже сегодня пожелали быть сильным, — со смешком подсказал кто-то с парней.
— Ну вот и отлично, — ответила Инна Александровна, задорно сверкнув своими яркими карими глазами. — А сейчас все пишем сочинение.
Она прописывает названия трех литературных тем на доске — на выбор.
— Пишем все, кроме именинника! — продолжила «классная». — Для него — отдельная тема.
Ученики заинтересованно уставились на «классную». Я напрягся. Инна выводит текст на оставшейся специально для меня четвертинке доски.
«Как я стану сильным» — читают все. Почему-то краем глаз окидываю наших девчонок. Я раскрываю тетрадь…
… На следующий день после уроков захожу в городскую школу бокса, с подаренными перчатками на плече. С просьбой принять меня в секцию получаю от тренера оценивающий мою маленькую худощавую фигурку взгляд, вопрос о возрасте и последующий смешок. Что ж, меня не удивить насмешками. Я настаиваю на своей просьбе.
— Подтянешься на турнике четыре раза — посмотрим, — объявляет тренер, молодой и крепкий мужик, свой вердикт. Я слетел с перекладины после второго раза. Тренер уже собрался меня отправить, но я продолжаю ему возражать. Перчатки, подаренные неизвестной поклонницей, будто вселяют в меня уверенность и толкаютвперед. Мысль о том, что «П.» купила их зря, я принять не могу. Я не отступлю.
— Упертый парень, — звучит за моей спиной.
Мужик в спортивном костюме, уже в возрасте, осматривает меня с ног до головы. «Старший тренер» — мелькает у меня в голове.
— Виктор Петрович, не впечатляет он меня, — объясняет свою позицию «молодой». «Старший» словно не слышит его, подзывает меня к висящей боксерской «груше».
— А ну ударь по ней правой. Бей что есть силы.
Я представил себе физиономию Стаса. Замахнулся и резко влепил кулаком в «грушу». Она покачнулась, а кулак обожгло от собственного удара. Всю злость за свои унижения я вложил в этот удар.
— Хлесткий удар, ничего так, — одобрительно заметил «старший».
— Мощи маловато, Петрович, — продолжает критиковать «молодой».
— Нормальная мощь для его веса, — спорит Петрович и уже обращается ко мне. — Так хочешь тренироваться?
— Хочу, — уверенно отвечаю я.
— Набор вообще-то закончен. Но подтянешься четыре раза, принимаю тебя прямо сейчас, — повторяет задание Петрович.
Снова смотрю на турник, где минуты назад ничего не вышло. «Этот подарок — тебе. Жду, с любовью. Твоя П.», — вспоминаю я и цепляюсь руками за перекладину.
— Раз… Два… Три… Четыре… Молодец!
Я опускаю руки и падаю вниз…
* * * *
Я опускаю руки и падаю вниз.
— Раз… Два… Три… Четыре…
Тело от удара словно разлетелось на две части. В эти секунды, лежа на ринге, первая его часть слушает отсчет рефери, неумолимо ведущий к объявлению нокаута, вторая давит на первую — «встать»! Самое трудное заставить себя драться, когда уже, кажется, все кончено. Я привстаю на колени, пелена с глаз спадает, и они быстро включаются в происходящее, настраивая мозг к продолжению боя. Сейчас, главное, не мешать своей воле — наисильному, что есть в мужчине. Она, воля, все сделает сама. Отгонит боль, мобилизует тело и включит чувство злости. И моя воля справляется. На счет «девять» я уже сосредоточен и готов к борьбе. За спиной слышу подсказки Петровича. Соперник — немец, и по-русски все равно не понимает. Удар гонга, и мы продолжаем. Шестой раунд, а все только начинается. Мы двигаемся на ринге, бьем и не жалеем друг друга под рев болеющей толпы. Тут соперник открывается, и мне понадобилась доля мига, чтобы поймать этот момент. Кулак врезается немцу в челюсть, выбивая с нее брызги крови, второй входит в живот, и спустя секунды рефери считает уже над моим противником. Я расслабился, только услышав счет «десять».
— И претендентом на бой за звание континентального чемпиона по версии WBO становится Александр Сучков! — доносится до меня. Я поднимаю руку, но сам готов упасть от обессиления и счастья. Петрович обнимает меня первым. Следующий бой будет за чемпионский титул, я это заслужил. Неплохо так для двадцати пяти лет, считают все.
— Ты как в нокдаун-то попал? — спросил Петрович, вытирая меня полотенцем. Тренер есть тренер. Даже в момент победы его интересуют мои ошибки.
— Задумался.
— О чем? — Петрович недоволен. Одиннадцать лет своей тренерской жизни он вложил в меня и теперь пытается понять, на что может отвлечься его воспитанник, сражаясь на претендентском поединке.
— Вспоминал, кто мне подарил мои первые перчатки, — с усмешкой, перекошенной от разбитой губы, отвечаю я. Меня поздравляют, щелкают вспышкой фотографы. Через канаты ринга ломятся девчонки-поклонницы получить долгожданный автограф восходящей звезды. Давайте, я жду вас, милые!
Внезапно свет прожекторов и короткие юбки поклонниц исчезают. Все происходит за один миг, и я погружаюсь во тьму. Как тогда, в школьной женской раздевалке. Ничего не понимая, отчаянно тру ладонями глаза.
— Петрович! — зову я растворившегося во мраке тренера.
— Что, Саша? — слышу я голос рядом.
Я говорю то, во что не верю сам.
— Ничего не вижу.
… Мне 25, и я верил, что жизнь бесконечна, как вселенная, создавшая меня ее центром. У меня