Мы с женой приехали поздравить тестя с 9-ым Мая. Она забежала в магазин, за свежим хлебом, и я отправился в гости один. Тесть встретил меня пьяным. Пьяным до того, что не сразу и признал, кто перед ним стоит. Пригласил зайти и провел на кухню. Вид у него был озабоченный, даже немного хмурый. В такой-то праздник! Мы присели у открытого настежь окна и закурили. Немного помолчав, явно собираясь с мыслями, он вздохнул и спросил:
— Ты почему мою доченьку обижаешь? Она жалуется на тебя. Говорит, что ты ее совсем любить перестал, и уже почти не ебешь! За неделю всего два — три раза, просто издеваешься, изводишь всю! За что мучить-то так стал? Она так оголодала, бедная! Пожалей её! Довел уже, гад, до того, что она приехала ко мне вся в слезах! Представляешь, до чего девку довел — она через стыд сама у меня, у своего отца, этого попросила! Миленький, говорит, нет сил больше терпеть, а по чужим мужикам ходить — такой стыд! Переспи со мной!
Я опустил глаза и покраснел. То, о чем тесть со мной заговорил, меня застало врасплох. Я знал, что всё обстоит иначе, что его сперма нужна моей жене по безаппеляционному требованию её лечащего, по поводу бесплодия, врача. Но промолчал, быстро справившись со своим возмущением. Возможно ведь, что ей было просто трудно и стыдно объяснять отцу, с его семилеткой, про генную коррекцию, про то, как хранится и обрабатывается получаемая сперма женским организмом. Её врачиха прочла нам целую лекцию на сорок минут, стремясь убедить в необходимости такого шага! Как объяснить?! Пьяный же, в конце-то концов! А он продолжил, с удовлетворением отметив про себя, что я проглотил его обвинение:
— Ты что, болен, у тебя что, не стоит совсем? Почему не хочешь как все: утром, перед работой, вечером, после работы, и перед сном?… вначале она так радовалась, хвасталась мне, что ты ей иногда по три, по четыре раза за день впихиваешь!
Что случилось? У тебя другая завелась? Скажи честно, ведь нельзя же так над живым человеком издеваться! Она же страдает, и любит тебя!
— А когда она жаловалась?
— Давно, еще до ноябрьских.
— А чего только теперь говоришь?
— Сил больше нет! Мужики уже косо смотреть стали на работе!
— А они-то при чем тут?
— Ну как же! Я же поговорил, мол так да эдак, потом позвонил твоей миленькой, мол, доченька, приезжай, я тебе все устрою. В первый раз она приехала, и увидела здесь Витьку, токаря с бывшего твоего участка, мы с ним ровесники, Володьку с пятого этажа, ее одноклассника бывшего, и бригадира со сборочного, нового, ты его не знаешь, он после тебя пришел. Увидела их. Покраснела как рак и давай кричать на меня. Володьку взашей выгнала на площадку. Витька притих на балконе — он вышел покурить, и она его не заметила. А Бориса она не знает, ну и успокоилась. Он сам мне махнул рукой и ушел.
Сели за стол, выпила она, поругала меня, я ей ещё налил, чтоб отмякла душенька-то у ей. Почитай, на круг, стакан приняла, ну, и закосела. Это хорошо. Витьку-то она сразу не увидела на балконе, а то никому не дала бы! А тут вижу: уже колеблется, тогда я подмигнул ему, ну, он взял ее за руку и тащит за собой в маленькую комнату. Она нехотя так, но идет и все причитает про то, что стыдно, мол.
Ну, а он, вместо того, чтобы поскорей ей впиндюрить, пока она не передумала, неспеша, так, раздел ее до гола, как интеллигент, и сам штаны снял, и только потом полез на нее. Все вроде хорошо, на лад пошло у них на моём диване. Ну, поорала конечно, сначала, с непривычки — хуина-то у него, не меньше моего! Сантиметров под тридцать, и когда он его в руку берет — пальцы тоже, не сходятся! А после приладилась к нему, и всё у них пошло, как по маслу! Такая лапулечка! Я смотрю, любуюсь на нее, а она такая ладная! Сердце так и радуется, что ей, моей кровинушке, так сладко да приятно делают! Так сладенько ахает, как поёт! Ну, просто прелесть, какая красивая! Витька-то, спустил всё в неё по первому разу, и так, не выная, уже начал по второмуразу, а она, как увидела меня, так стала из-под него вырываться! Он тогда зовет, чтоб я помог. Витька ей руки стал к дивану прижимать, а я ноги ее задрал и в стороны развел, так, что она коленками в свои плечи упираться стала. Он снова заработал — притихла, глазки прикрыла, а покраснела так, будто целочка! Прям расцеловать хочется! Такая красивая! Вылитая мать! Та тоже ведь, сначала ерепенилась, в позу вставала, когда я дружков приводил. А мы все молодые, сильные, после армии. Выпьем, ей нальём — она и подобреет, и пообмякнет. Я её — на стол, чтоб одёжку снимала, а она также — вся застесняется, покраснеет, и мы её уговорами-уговорами, пока совсем голеньой не останется! Коленки ей целуем — она сладко так же ахает, глазки прикрывает, потом, кто посмелей, пизду язычком ласкать начинает, ну, ножки у ней и подломятся, тогда положим прямо на скатерть, она у ей всегда чистая, и давай ее по очереди… до утра! Ох, и ругалась она на меня после! А самой нравилось! Только после, когда одни лежим в постели, нет-нет, да и попросит, мол стыдно же, ты их в дом не приводи, люди же видят! Что подумают про меня! Или хотя бы только одного — двух, не более! А то бывало и вшестером её миловали! Ну, не нарочно, конечно, ну если там, праздник какой, всей бригадой к нам заваливаемся, пьём, гуляем, с гармошкой! А после, как выпьем всё, сам знаешь — баба нужна. А где взять? Одна хозяйка моя! Вот, я её отведу за занавесочку, положу голенькую на топчан, выебу по первому разу, выйду и зову следующего к ней, а после те, кто с неё вставал — бежал за водкой. С каждого по мерзавчику, ну, по чекушке, и гуляем до утра! Весело было! И доченька, тоже, вылитая мать! И ахает, и стонет, и вскрикивает также, а когда Витька стал чуть не в матку ей залезать, так кричала! Ну, такая прелесть, что у меня самого на нее встал, как на её мамку!
С Витькой она кончила раз пять, и совсем обессилила. Глаза прикрыла, дышит ртом, ну, такая красивая! Витька отошел от нее, и как увидел, что я тоже через трусы себя поглаживаю, и головка из трусов снизу торчит налитая — так у меня встал на неё, говорит:
— Классно у тебя дочка порется! Как швейная машинка! Ты сам-то ее пробовал? Давай, чего ты! Я ребятам говорить не стану!
Мы ее на стол перенесли — у меня ж поясница… Ноги на плечи закинул. После Витьки я в нее легко засунул, вот на столько (он показал пальцами примерно 20 сантиметров). Только начал им работать, как она глаза открыла, и стала подо мной извиваться, просить отпустить, что ей стыдно, что Витька всем расскажет. И тут замерла — почувствовала, как моя головка в самое нутро её залезает, и заахала, затряслась, притянула к себе за шею, стала как полоумная меня всего целовать, а после заорала, заголосила, да таким голоском, что я прямо всё ей и спустил! А потом она успокоилась, и мы, с Витькой, ебли ее по переменке до самой ночи, и по всякому ее ставили и поворачивали, и она сама так разохотилась, что давала нам снова и снова! Пиздень-то у ней такая сладенькая, узенькая, и глубокая, как у мамки ее до родов была! Она, даже, сама верхом, как её мамочка, садилась и на Витькин. и на мой! От боли орет, а садится. Ох и ебливая девка выросла! Огонь! Как же она это дело любит!
Мы ее с Витькой вдвоем ебли с месяц. Она приезжала ко мне через день, и сразу краснела, моя лапочка! А после, когда она обвыклась, я предлагал ей еще с кем попробовать, так она — ни в какую! Такая скромница, кровиночка моя! А потом ты и совсем уехал в командировку на месяц. Тут она ко мне переехала, и я устроил ей сюрприз после майских: тех же троих ребят пригласил, и еще двоих токарей. Она все поняла, и говорит мне на кухне, чтобы я даже не мечтал про групповуху. А там выпили, Володька ей под столом руку в трусы подсунул, она расслабилась, потанцевали, добавили так, что еле на ногах стояла, и на Витьку вешалась, и сама просить стала! Мы ее раздели быстренько, и на стол, как мамку её, и чего только с ней не вытворяли ребята! Ебли по-всякому! Ивдвоем засовывали, и на бутылочку, «чебурашку» сажали, а ей — всё мало! И так гуляли три дня! Три дня ее ебли все подряд! Одни приходили со своей водкой, пили, потом на мою красавицу залезали, другие — уходили. Когда ребята разошлись — она уже не то, что рукой пошевелить, «мама» сказать не могла — виноват, пьяный был, не уследил, заебли ее малость! Побелютенила недельку, и, как новенькая! Люблю я её, блядищу! Умница! Утром встаю на работу — завтрак сготовила и ко мне в постельку. Вечером приду — ужин на столе, ходит в одном халатике нараспашку. Я только поем, и идём спать. И всё просит, чтобы в неё спускал! И так мне тогда захотелось, чтоб она мне ребёночка, сыночка родила! Все мысли только про это! А она говорит, что сперва мужу, тебе родит, а после, если разрешишь, то и мне. А я ж не молодой уже! Может разрешишь ей сперва мне родить? А? Ты ж парень добрый, всегда уважительный к старшим! Как сам-то думаешь?
Совершенно ошеломлённый всем услышанным, я просто не знал, что ответить тестю! Закурил, пытаясь собраться с мыслями. Конечно, он пьяница, и сейчас мог просто наплести свои фантазии, весь тот бред, что мерещился ему, ведь уже был случай, когда он рассказывал мне про то, что к нему маршал Жуков приезжал, и они пили чай, а моя жена — его дочь, всё уговаривала его остаться переночевать, а после пошла проводить его до машины у подъезда, а он из окна рукой махал. Она его поцеловала на прощание, и он в своей эмке уехал по делам. И другой был случай, когда он уверял меня, что моя жена таскает у него водку, и по ночам, стоя в ванной, ею подмывается, нагнувшись, и, прямо из горлышка, вливая себе в вагину, а его друг Витька стоит на лестничной площадке и ждёт. Водка из неё стечёт в стакан, и она его ему выносит. Витька выпьет, поцелует её, отдаёт стакан и уходит. Говорил он это с такой убеждённостью, что если бы я не знал, что жена в это время выезжала с классом на сбор урожая, то смутился бы. Да и в командировке я бывал лишь по десять дней, и не в тот месяц, май. Опять же, если он говорил про то, что было в ноябре, то события во время моей командировки после майских — это после этих праздников, которые ещё не прошли! Вот теперь я вздохнул с некоторым облегчением, поняв, что это его пьяный бред, и чтобы отвязаться от тестя, сказал ему:
— Хорошо, я не возражаю: пусть сперва тебе сына родит, а после — мне.
Тут он сразу полез обниматься-целоваться, и меня спасло лишь появление жены.
Вскоре весь этот маразм стал забываться, но сомнение он мне в душу всё же заронил: пусть — бред, но от чего-то он начал отталкиваться! Может, частица правды в его баснях есть? А если есть, то какая? Та, где моя потихоньку от меня с кем-то встречается? А может и вовсе невероятная, та, где она ему даёт?
Только подумал, да представил это — не было больше сил сидеть дома. Жена и вправду через день ездит к отцу — постирать, приготовить, прибраться, и я не возбухаю: родителю помочь — святое дело! Посомневавшись ещё немного, и представив, как смешно я буду выглядеть в роли проверяльщика-ревнивца, стал придумывать предлог для своего появления. Неожиданно вспомнил про обещание сестре жены собрать купленную на днях прихожую, и, главное, закрепить на ней новое, большое зеркало.
Собрал нехитрый инструмент, и рванул к тестю.
Как заправский детектив, я прошёл к подъезду девятиэтажного дома прячась за листвой деревьев, и на лифте поднялся не на девятый этаж, а на седьмой, а дальше осторожно поднялся до восьмого и прислушался. Как по заказу, дверь квартиры открылась, и на площадку вышел тот самый дядя Витя, у которого не так давно я работал мастером, и ещё один токарь с бывшего моего участка. Они закурили, и Витя спросил молодого парня:
— Ну, как она тебе?
— Да-а-а! Я не ожидал такого! Всё, как-то… я думал, что ребята так, треплются! Думал, что на самом деле такого быть не может!
— Ну, а сама-то Т? Как тебе?
— Охуительно! Все силы выкачала! Аж шатает! Да, зря ятебя раньше не послушал! Я, когда её по второму разу, думал, что всё, отстрелялся, а тут Старый подошёл со своим дрыном, и она сама ноги раздвигает… никогда не видел, чтобы баба так спокойно собственному отцу давала! У меня аж снова поднялся на неё!
— Да, тонизирует! Скоро там Генка-то?
— Со старым договаривается снова прийти.
— А ты послезавтра пойдёшь?
— Хочется, но не знаю. Если с женой всё тихо будет. А ты давно к ней ходишь?
— Где-то года полтора. Она сама отца попросила, чтоб нашёл ей ёбаря, ну вот, с тех пор один иногда два раза в неделю захожу.
— Её что, муж не ебёт?
— А такой всё мало будет! Что он один, когда мы вон, вчетвером еле-еле одолели!
— Да, блядь — первостатейная! Как только С. столько продержался один!
— А может, и не один? Откуда нам знать?
— Всё равно, жалко мужика — нарвался на такую, вроде он мужик-то нормальный! Чего ей, курве ещё надо было!
— Вот этого и надо. Гены! Мы ещё её мать ебли всем цехом! Не сразу, конечно, но все переебли. Пообедаешь — на неё, прямо на работе, а то и Старый к ней сам приглашал. Весело гуляли!
— Значит это у неё наследственное! Представляешь, если дочку родит!
— Не, у Старого пунктик, чтобы дочка от него сначала ещё сына родила!
— Допился, крышу сносит!
— Наверное. Где Генка-то!
— Поехали без него! Сколько ждать можно! Моя меня прибьёт!
Но тут вышел третий парень, незнакомый мне, и они загрузившись в лифт, уехали вниз.
Я медленно приходил в себя, стараясь унять жуткую ревность и успокоиться. Покурил, и приблизился к двери. Хотел было уже позвонить, но заметил, что входная дверь чуть приоткрыта. В щель увидел, как голая жена промелькнула, и загремела пластиковыми тазами в ванной, и услыхал, как тесть чиркает спичкой, закуривая. Жена — в ванной, тесть — в туалете. Я чуть больше приоткрыл дверь, и увидел жену. У стены, в коридорчике стояли детали прихожей, и то самое, большое зеркало — в нём-то я и идее свою супругу: дверь в ванную была раскрыта и подвязана к гвоздику. В этом доме мужчины и женщины явно не стеснялись друг друга. Моя, вся мокрая от пота, с совершенно красным лицом, зажавшись ладошкой между ног, немного медлительно от явной усталости, перешагнула в ванну и стала регулировать воду, пустив мощную струю. Затем она включила душ и стала смывать с себя пот и усталость.
Я не мог разглядеть всего подробно, хотя обожаю любоваться её ладным телом, а она, быстренько сполоснувшись, присела, доставая из старой стиральной машины резиновый шланг в продольный рубчик, и надела его на «гусака» смесителя, переключила воду с душа на шланг. Отставив изящную ножку с красным, натёртым коленом на край ванны, засунула себе в вагину сразу все четыре пальца по костяшки ладони, раскрывая малиново-красные, натруженные губы, откуда тот час потёк ручеёк спермы, и вставила в себя другой конец шланга. Сделала она всё это привычными точными движениями, видимо давно используя такой приём. От мощной струи она сладко ахнула в голос, чем привлекла внимание тестя. Он был откровенно пьян, и с восторгом стал смотреть на подмывающуюся дочь, встав в дверном проёме, и загородив её от меня. Теперь я видел только её лицо. Оно стало вновь серьёзным и строгим. Продолжая подмываться, дочь начала выговаривать отцу:
— Зачем ты притащил этого Генку! Хочешь, чтобы вся округа судачила про то, какая безотказная у тебя дочь?! Больше, чтобы ноги его в этом доме не было!
— Ох, люблю ж я тебя такую грозную, блядищу драную! Ну, вылитая мамочка! Ну, не серчай, не мог я ему отказать! Ох какая ж ты красавица у меня! Дай ещё-то немножко поебу тебя!
— Перебьёшься! Не заслужил ещё! Давай, говори, не увиливай.
А чего говорить-то! До получки далеко, а он ко мне пристал долг вернуть: я ему как раз червонец за водку задолжал, ну и предложил! Ох и люблю ж я тебя такую, голенькую, с пиздой-то раскрытой нараспашку! Прелесть просто!
Жена закончила процедуру и стала