Когда мы затащили ее в подвал, она все еще была без сознания. Джой чуть было на нее не набросился в тот же момент, но я остановил его резким ударом. Джой, поскуливая, поднялся на ноги, но ответить мне не посмел: с моим ростом в семь футов и весом 240 фунтов я могу позволить себе еще и не такое обращение.
Девчонка была на редкость хороша. Я заприметил ее недели три назад, когда проезжал мимо лицея. Стайка школьниц, выпорхнувшая из дверей, сразу привлекла мое внимание. Но она выделялась среди них не только самым звонким голосом, но и наиболее аппетитными формами. Лолита — я назвал ее так по ассоциации с Набоковым. Дня через четыре я услышал, как кто-то окликнул ее по имени: Памела.
Вместе с Джоем мы установили дежурство возле школы. Мы знали не только время начала и окончания занятий, но даже то, какие уроки она прогуливала, и на каких задерживалась подольше.
Больше всего ей нравилась гимнастика. И даже не сам предмет, а преподаватель — высокий голубоглазый атлет, с легкостью выполнявший на турнике самые замысловатые упражнения. Особенно он любил, когда его воспитанницы тренировались на брусьях: не один раз мы вместе с Джоем наблюдали в окно, как он, приобнимая очередную гибкую талию, помогает своим воспитанницам.
У Джоя в такие моменты глаза наливались кровью, и я уверен, что именно тогда в его голове созрел план, осуществленный нами впоследствии.
В пятницу я припарковал машину как можно ближе к школе (раньше мы ее оставляли квартала за три отсюда, чтобы не мозолить глаза окружающим) и ровно в три часа после полудня подошел к зданию. Дождавшись, когда девочки вышли из дверей, я набрал Джоя по мобильнику и сказал, чтобы он приготовился.
Мы несколько раз прокрутили этот сценарий. Через семь минут Памела попрощается со своими подругами и повернет по тропинке в сторону дома. Идти ей не больше трех минут через рощицу, где ее встретит Джой и небольшая порция хлороформа. Когда девочка отключится, Джой спрячет ее в багажник машины, снимет с нее трусики и тщательно проверит содержимое школьной сумки.
Я внимательно следил за входной дверью. Преподаватель гимнастики вышел из нее через десять минут после девочек и направился к своему «Фольксвагену». Оглянувшись по сторонам, и убедившись, что нас не видно со стороны гаражей, я бесшумно подошел к нему сзади и оставил без сознания коротким рубящим ударом.
Честно сказать, я нервничал. Мужик был он крепкий, и возможно, наша затея могла провалиться. Но навыки карате, приобретенные мной во время службы в армии, помогли справиться с самой сложной частью нашего плана.
Джой ждал меня в условленном месте. На его вопросительный взгляд я ответил кивком. Пересадив гимнаста с заднего сиденья за руль «Фольксвагена», мы влили в его глотку полбутылки виски, засунули ему в карман трусики нашей пленницы и пустили машину с моста в реку. Глубина там была футов тридцать. В багажнике автомобиля уже лежала лопата, испачканная свежей землей. Для полиции состав преступления был налицо, и мы рассчитывали, что дело быстро закроют.
Привезя ее домой и оставив в подвале, мы сначала основательно подкрепились (такие нервные перегрузки, знаете ли, возбуждают аппетит), а потом спустились вниз.
— Ну, кто первый? — Джоя трясло от возбуждения. Нервный он тип. И опасный. Надо будет получше следить за ним.
— Тянем спички? — Я старался, чтоб мой голос звучал как можно равнодушнее.
Джой посмотрел на меня с подозрением, потом замотал головой:
— Нет, старый лис, меня ты не обманешь. Кинем монету!
Какой же он предсказуемый! Рассказанная вчера армейская байка про то, как можно мухлевать со спичками, сделала свое дело. Я лениво достал из кармана заранее приготовленный доллар с двумя «решками». Монета сверкнула в полумраке подвала и с тихим звоном покатилась по полу.
— Орел! — Завопил Джой, который никогда незагадывал «решку» по какому-то глупому суеверию.
Молодец, парень! Ты только что отдал мне в руки право первым овладеть этим нежным девичьим телом. Со злорадным чувством удовлетворения я наблюдал, с каким унылым видом он смотрит на мой двусторонний доллар. Выхватив монетку у него из рук (не хватало, чтобы он догадался перевернуть ее), я начал выталкивать его из подвала.
— Но я хочу хотя бы посмотреть, — заскулил он.
— Еще насмотришься, — обнадежил я, закрывая дверь.
Сев на пол, я закурил. У сигареты сегодня был особый вкус. Я не торопился приступить к своей заветной мечте, мне хотелось продлить миг этого ожидания.
Докурив, я переложил Памелу на топчан и приковал ее наручниками к скобам в стене. Затем взял нож и начал не спеша разрезать на ней одежду.
Это было восхитительно. Острое лезвие распороло ее платьице и перерезало бретельки лифчика. Лежащая передо мной в одних туфельках, она словно излучала нежно-матовое сияние. Мне всегда казалась, что так выглядит аура молодости, еще не тронутая цинизмом взрослой жизни.
Я начинаю теребить ее нежно-розовый сосок. Ощущение того, что сейчас я лишу девственности эту малышку, заводит меня все сильнее. Боже, какая же она красотка! Мне не хватит слов, чтобы описать этот прелестный овал лица, эти пушистые ресницы, эти губы, которым еще не ведома сладость мужского поцелуя и прочих, более запретных ласок, этот плоский животик с аккуратным кратером пупка, эту стройную фигурку, удивительно развитую для девочки-подростка:
Но взгляд мой помимо воли то и дело возвращается к самому прекрасному участку ее обнаженного тела.
Вот она — сладострастная мечта моей юности и сумасшествие моего зрелого возраста! Сколько раз, мучая себя эротическими грезами, я представлял, как срываю этот бутон нежности, истекающий первым алым соком! Сколько ночей провел, мечась под тяжестью душного одеяла, терзая свое естество грубыми руками! Мое вожделение, моя страсть, мои потайные мысли — все это лежит сейчас передо мной в образе нагой девы, которая мгновение спустя познает сладость первой женской боли.
Мои ладони хозяйничают все грубее, ощущая прохладу ее кожи, сжимая ее груди, водя пальцами по кромке запретного плода, не достававшегося доселе никому.
О небо! Она уже мокренькая: Острый запах от ее раздвинутых ножек сводит меня с ума. Я наклоняюсь и начинаю вылизывать ее с дикой жадностью, как будто путник, измученный жаром пустыни, приникающий к ледяному роднику в оазисе.
Мой язык трепещет в этой складке неземных наслаждений, я вожу им все сильнее, не ограничивая себя ничем.
И тут: Я мог ожидать чего угодно, но этого: Она начинает стонать! Да, она стонет от наслаждения, еще не очнувшись от хлороформного дурмана, но уже созревшая для того, чтобы принять в себя первого мужчину.
Но нет. Я не хочу брать ее в беспамятстве. Она должна прочувствовать этот свой первый раз, когда я вторгнусь в ее лоно, сломав замок неприкосновенности. Я ласкаю ее жестче и жестче… Да, я причиняю ей боль, но она становится причиной пробуждения моей очаровательной пленницы.
Ее ресницы затрепетали. Она открывает глаза — и встречается с моим жадным взглядом, в котором можно увидеть многое. И даже больше, чем хотелось бы.
Я читаю в ее глазах неподдельный ужас. Еще бы: очнуться обнаженной, связанной и беспомощной перед незнакомым мужчиной: Ты правильно догадалась, девочка: твоя половая жизнь начнется с изнасилования, но не банального мужского сластолюбия, а творческой мысли двух изощренных умов.
— Нет!
О, как она говорит это слово! Я чувствую, что сдерживаюсь из последних сил. Сказанное на выдохе, с повышением голоса в конце, это слово для меня сексуальнее, чем самые крутые порнографические фильмы, пересмотренные в бурной юности.
«Нет». Ты могла бы сказать это намного позже и тому парню, который довел бы тебя до тогосостояния, когда отрицание звучит как «да». Но это было бы потом. Не сейчас. Будущее не изменишь, а твоя девственность уже почти осталась в прошлом. И я знаю, что ответить тебе.
— Да, крошка, да!
Я расстегиваю свой пояс и стягиваю джинсы, не сводя с нее взгляда. Я гипнотизирую ее. Так смотрит на свою жертву удав, уверенный, что она не ускользнет от холодно-пристального взгляда его глаз.
— Оставьте меня! — Она начинает извиваться, стараясь освободиться от оков.
И тут я понимаю, что мечта моя осуществлена. Наступил тот момент, ради которого мы с Джоем все затеяли, и — я боюсь признаться себе в этом — ради которого я жил все эти годы, с того момента, как осознал, зачем мне дан этот унылый отросток, болтающийся между ног.
— Шлюшка! — Бросаю я ей, перед тем, как приступить к этим захватывающим движениям, древним, как мир, ровесникам человечества. — Маленькая шлюшка! Ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?
И за мгновение перед тем, как ворваться в этот горячий узенький рай, пылающий сотнями солнц между ее ножек, я слышу ее вопль, полный страдания и прощания с детскими грезами:
— НЕЕЕЕЕТ!!!
Слезы катятся из ее глаз, а я вхожу в нее резко, намеренно причиняя еще большую боль.
О, этот прекрасный миг, когда под натиском мужского естества рвется тоненькая пленочка, и течет кровь первой любви! Что может быть сладостней таких моментов?
Изнасилованная, растерзанная мной, она внезапно резко обмякает, и я понимаю, что сознание оставляет ее. Но ничего. Теперь я могу владеть ей долго и неспешно. Я срываю с себя рубашку и прислоняюсь к ее груди своей кожей. О, малышка, как мне приятен этот миг единения наших тел, как мне хочется снова и снова входить в тебя, чувствуя своими чреслами раскинувшуюся передо мной бездну.
Через пять минут она снова приходит в себя. Я трахаю ее молча, хрипло дыша, каждым движением подгоняя свою страсть. Да, сейчас, вот сейчас мое семя устремится навстречу ей…
— Пожалуйста, не в меня, не в меня…
А она грамотна для своих лет! Ну что ж, тем приятнее мне будет кончить прямо в это прекрасное тело, которое стало моим настолько, что…
— О-о, крошка, какая же ты сладкая!!!
Этот вопль вырывается у меня вместе с резкими судорогами оргазма. Еще никогда я не кончал так сильно, когда кажется, что отрываешься от земли.
Но это проходит. Я все еще нахожусь внутри нее, не желая выходить из этого замечательного тела.
— Молодец, крошка. Еще несколько таких же сеансов — и ты будешь с радостью принимать меня и моего друга. Кстати, я же еще вас не познакомил. Эй, Казанова! Иди сюда!
Я открываю дверь подвала, и Джой врывается, чуть не сшибив меня с ног.
— Она была девственницей, да? Да? Ну, скажи мне! — Он нетерпеливо стягивает с себя майку, обнажая худое, угловатое тело. — О, какие у нее сиськи! Ты сейчас подергаешь ими, крошка, когда дядя начнет тебя иметь во все дырочки!
Джой налетает на Памелу, как ястреб на цыпленка. Памела молчит, и только вздрагивает, когда он входит в нее. А потом она поворачивает лицо ко мне и шепчет с дикой ненавистью в голосе:
— Я убью тебя, подонок! Клянусь, что ты будешь кровью харкать. Тебе все кишки выпустят… м-м-м!
Джой с размаху запечатывает ей рот ладонью.
— Что-то говорливая она не в меру! Лучше б стонала погромче, меня это возбуждает!
Он вытаскивает из нее член и старается подойти к ней поближе, чтобы успеть кончить девчонке на лицо. Но не успевает. Фонтанчик спермы вырывается вверх, забрызгав все вокруг, но только не Памелу.
Я уже снова возбудился. Теперь я хочу большего.
— Подержи ее за руки!
Она сопротивляется, но все тщетно. Я расстегиваю наручники, и мы вдвоем переворачиваем ее на живот.
— Ого, какая у нее упругая попочка! — Джой с размаху шлепает Памелу по ягодицам, оставляя на них ярко-красное пятно.
— Прекратите! — Кричит она. — Ну, что вам еще нужно? Отпустите меня!
— Малышка, да мы только начали, — улыбаюсь я, чувствуя, что мой член снова готов к бою. — Сейчас мы с тобой займемся анальным сексом.
Она сжимает свою попку, пытаясь закрыть мне путь в эту сладкую запретную зону, но я вгоняю туда свой штырь со всего размаху, не обращая уже никакого внимания на ее сопротивление.
Просто потрясающе! Никакие ощущения не могут сравниться с этим! Мышцы анального отверстия крепко обхватывают мой пенис, и от этого затрудненного движения наслаждение возрастает многократно. Я буквально разрываю ее, вламываясь между этих прелестных половинок, еще не знавших той древнегреческой забавы, которую ханжески вырезают из большинства классических текстов. А ведь в этом — целый пласт культуры. Что, скажите, более сексуально, чем этот нежный девичий задик с маленькой дырочкой, зовущей в такие джунгли безумия, где можно заблудится, захлебнувшись собственным сладострастием?
Джой снова возбужден. Он не может дождаться, когда я закончу, и поэтому начинает подстраиваться рядом, чтобы тоже принять участие в нашей маленькой оргии.
Памела орет как резаная. Ее вопль мечется в тесных стенах подвала, заглушая наши с Джоем хриплые стоны удовольствия.
— Да заткни ты ее! — Бросаю я, не отрываясь от своего занятия. Я близок к оргазму, но крики девчонки начинают меня раздражать.
Джой выходит из ее влагалища и засовывает член в аккуратненький ротик, который не так давно выкрикивал проклятья в мой адрес.
Плечи Памелы вздрагивают: она беззвучно плачет и продолжает рыдать после того, как мы извергаем в нее с двух сторон очередную порцию спермы.
Джой, кажется, смущен. Он, конечно, ожидал слез, но, видимо, рассчитывал, что истерика быстро прекратится.
— Ну, все, детка, — он похлопывает ее по спине. — Мы уже закончили. — И, немного подумав, добавляет:
— По крайней мере, на сегодня.
Джой ошибается. Я спускаюсь к Памеле часа через два. Она сидит, вжавшись в угол комнаты и смотрит на меня взглядом затравленного зверька, прикрывшись остатками разорванной одежды.
— Стань на колени. — Я готов к тому, что она сейчас начнет сопротивляться, но она уже сломлена и покорно выполняет мой приказ.
— Сними туфельки.
Обожаю, когда у меня отсасывают босые девчонки. Почему-то меня безумно возбуждает этот вид голых ножек, в то время как очаровательная головка движется взад-вперед, доставляя ни с чем не сравнимое наслаждение.
— Соси, сучонка!
Она делает минет совершенно механически, без каких либо эмоций. По-моему, мы с Джоем немного переборщили. Я слышал о таких случаях, когда у женщин просто тихо съезжала крыша, и они всю оставшуюся жизнь проводили в своем собственном мирке.
Я кончаю, но удовольствие от этого оргазма минимальное.
— Глотай, шлюха! — И, проследив, что мое приказание выполнено, я выхожу из подвала.
На следующий день я понял, что где-то подхватил грипп. Слабость во всем теле была такая, что я даже не пошел к Памеле, оставив ее на весь день в распоряжение Джоя. Однако ближе к полудню он вернулся с крайне озабоченным видом и подтвердил мои подозрения о психическом здоровье девчонки.
— Она совсем с катушек съехала! — Джой плюхнулся в кресло и взъерошил волосы. — Смеется все время как сумасшедшая и что-то бормочет про птичек, солнышко и травку. Мне даже трахнуть ее нормально не удалось, она лежит, как кукла резиновая, и только несет этот бред.
Вместе мы спустились в подвал. Увидев нас, Памела поднялась со своей подстилки (мы уже не привязывали ее) и громко произнесла:
— Хочу пи-пи!
Она тут же присела и начала мочиться прямо в тарелку, где лежал ее завтрак. Потом начала нервно хихикать, визгливым голосом повторяя:
— Птички летают там, где солнышко светит. Там,