— Катька, ты убиииийца! Где платье, блин?! — А мое? Ты что, еще не… Пипееец, блин! Я ваще фигею… — Девочки, девочки! Ну что за лексика, ë-моë!В доме Облжанских все не только смешалось, но и перелопатилось, и перекувыркнулось вверх дном: Сандра и Мариабель Облжанские собирались на великое мероприятие, которое предвкушалось весь месяц. Все это время оно смаковалось, обдумывалось, обсуждалось на все лады — и несмотря на то, сборы все равно начались в последний момент.По всему дому были раскиданы трусы, лифчики, колготки, ленты, тампаксы, помада, тушь, тени, карандаши, заколки, бусы, коробки, мятые газеты, тарелки, бутылки, огрызки булок, яблок, сникерсов, салфетки, вата и другие предметы, которые было невозможно опознать под слоем всех прочих. Отовсюду гремели мобилки — как всегда, одновременно и в самый неподходящий момент. Растрепанные Сандра и Мариабель слонялись по квартире и огрызались друг на друга, на мать и на Катьку, сводную сестру, которая не ехала с ними, и была по этому случаю мобилизована в сферу обслуживания. Мама, Евдокия Терентьевна Облжанская, которую дочки за глаза называли Дусей, пыталась хранить видимость дисциплины, — но все ее порывы адресовались лично Кате: — Катерина, это, конечно, эээ, не твои проблемы, и я понимаю, что у тебя другие, эээ, приоритеты, но все-таки на твоем месте я бы это самое… блиин! Ты же, бля, дырку там пропиздишь, ëпэрэсэтэ!Катька, взмыленная, как и все, доглаживала Санькину юбку. Стоял жаркий май, и ей приходилось поминутно протирать очки-оглобли от пота, натекавшего на линзы. — Санька, Марька… вы что, конченые, бл… то есть — головой думать надо! Вы когда морды начнете красить? Через час выходить! Катерин, ты не можешь быстрей, да? Я понимаю: это не олимпиады по истории, это жизнь, тут айкью не надо, тут ручками, ручками… Санька, вот если б у тебя руки-крюки не были — помогла бы, а так сиди уже, не рыпайся, хуже только будет… Катькаааааа! Охренела ващееее? Ты же гофре загладила, бляяяя…… Через полтора часа одетые, залитые духами, облепленные помадой и лаком Санька и Марька стояли в дверях, а Дуся суетилась вокруг, пытаясь ухватить четыре кулька с вещами первой необходимости: — Так, мобилки взяли? Дэзики?… Что? Марька, ты провонять весь бал решила, да? Быстро дэзик ищи… что? А я откуда знаю, где! Где кинула, там и… Нету? Ну, значит, будешь вонять. Санька, дашь ей свой, ясно? Не «блииин», а — ясно?! Ну…Катька стояла рядом, протирая очки. — Катюнчик, пожелай нам победы! Чмоки-чмоки!Санька и Марька по очереди перечмокались с Катькой. Затем Дуся нагнулась к ней, клюнула ее в лоб и сказала: — Ну, с Богом, как говорится, блин… Девочки, бегом в машину!… Катюш, ты же не переутомляйся только, ладно? Не надо сразу убирать, сначала отдохни, ладно? Ну все… Что еще? А, ладно… Ну все, давай, пока! Девочкиииии!… — донеслось из коридора.Хлопнула дверь.Катька какое-то время стояла без движения, затем развернулась и прошла в комнату, заваленную тряпками и мусором.Она села за компьютер и включила его, сама не зная зачем. Загрузился десктоп с Джеком Воробьем — но Катька обмякла на спинке кресла и не шевелилась, глядя прямо перед собой.Затем она закрыла глаза…***Санкт-Петербургский Школьный Бал проходил во Аничковом дворце на Фонтанке. К участию в нем приглашались ученицы 9—11 классов питерских школ. Участие было добровольным и, само собой, весьма и весьма платным.Бал пиарился в сети и по телеку целый месяц. Он преподносился как неофициальная, некоррумпированная альтернатива Мисс СПб-2013: участницы не могли быть моделями, не могли быть как-либо связаны с подиумом, шоу-бизнесом и прочей индустрией красоты. Они должны были быть «простыми питерскими школьницами», без лоска, без глянца и мишуры, — «чистое обаяние молодости, помноженное на супердрайв белых ночей», как выразился Эй. Ти. Чучмеков, генеральный продюсербала.Всем участницам бала предстояло дефиле на сцене, затем несколько туров вальса и фуршет, где им следовало проявить хорошие манеры. Избранных ждала беседа с членами жюри — поп-звездой Леопардией, фотомоделью Марьей Голоплясовой, кутюрье Дэном Бесштанным и главой жюри, актером Димой Чëлкиным, по которому сох весь женский пол Питера. Королева бала, единственная и неповторимая, награждалась Золотой Короной, и перед ней открывались разнообразные перспективы: от карьеры в мире гламура — до съемок в новом фильме с Димой.Санька и Марька, признанные красотки своей школы, всерьез рассчитывали на победу. Участие Катьки даже и не обсуждалось — ни Дусей, ни сестрами, ни ею самой.Катька была зубрилкой, ботанкой и официально признанной фригидной доской. В свои семнадцать она одевалась в унылый унисекс, носила очки-оглобли, никогда не красилась, ничего не делала с волосами, убирая их в девчачьи хвосты, и никак не проявляла своей женственности. Она была круглой отличницей, побеждала на всех олимпиадах, любила стихи, рисовала, была саркастичной, молчаливо-замкнутой, общалась исключительно в сети, и в семье к ней относились, как к сдвинутой.Ее отец давно умер. Дуся была ей мачехой и ужасно гордилась тем, что ничего не жалеет для падчерицы. И в самом деле: она определила ее в элитную школу, закармливала ее дорогими пирожными, покупала ей технику, спортивный инвентарь и любую книгу, которую та просила. Санька с Марькой олицетворяли другую расходную статью: им покупались брюлики, модельные тряпки, обувь на шпильках и косметика. Катька была сыта, имела, казалось, все, что ей нужно, и Дуся считала, что ее материнская совесть чиста…. Раскрыв глаза, Катька какое-то время пялилась на подкрашенную физиономию Воробья, затем открыла Мозиллу и вошла в один из своих блогов, который вела от имени загадочной красавицы Адель. Блог пользовался популярностью, подкрепляемой «автопортретами», выисканными Аделью-Катькой в сети. Рассеянно просмотрев комменты, Катька начала было писать ответ — но, не дописав, вдруг открыла Яндекс и набрала «школьный бал спб».Минут десять она изучала сайт бала. Сейчас, когда никто не видел ее, она могла себе это позволить. Затем она очистила журнал, встала, осмотрела срач вокруг себя, пробормотала «… в задницу» и выглянула в окно.Минуту или две она смотрела на желтое небо, на густые закатные тени, на плотный воздух, дрожащий от зноя, затем схватила свою любимую книжечку Блока, сунула в карман — и выскочила вон из квартиры.***Когда она вышла из метро, свирепствовала гроза. Духоту прорвало, как нарыв, и город накрыли свинцовые потоки, бьющие наотмашь в глаза и за шиворот.Ливень был озорным и беспощадным; люди визжали, прятались под всеми навесами и прыгали, хлюпали, шлепали по мутным рекам, под которыми мгновенно скрылся Невский.Шокированная Катька визжала и ежилась вместе со всеми. Ливень обжег ее, сразу окатив до трусов, и она юркнула под навес; но азарт требовал решительных действий, и стоять просто так, ничего не делая, было невыносимо. Потоптавшись, Катька сняла босоножки, оставила их у стены и выскочила под ледяные струи.Никакого зонта у нее не было — да он и не пригодился бы: вода била, казалось, отовсюду — сверху, снизу, справа и слева — и Катька неслась вперед, вытаращив глаза. Шок от холодной воды мгновенно перелился в зверский, телячий восторг, и она визжала и пела, решив, что стихия отменила все приличия. Она горланила «Дождь! Звонкой пеленой наполнил небо майский дождь…», кричала кому-то «я вам покажууу!» и брызгалась, стараясь бежать там, где грязнее. Вся она была в крапинку по самую шею, босые ее ноги горели от воды, а мокрая футболка, облепившая тело, стала прозрачной, как целлофан.Катька не замечала, что на нее оглядываются, и неслась вперед, к упитанным коням Клодта, проступавшим … в свинцовой пелене. Проскочив мост, она умерила бег, а затем ивовсе остановилась, вглядываясь в освещенные окна Аничкова дворца. Ей давно не было холодно, и она стояла под ливнем, как под душем, а затем принялась бродить под окнами, пританцовывая на ходу. Она сама не знала, что делает здесь, и если бы ее спросили… — … Катя?Катька вздрогнула и обернулась. — Катя? Ты Катя? Катя Вьюнкова? — Да, — вырвалось у нее прежде, чем она удивилась, что ее назвали фамилией покойного отца. — Ну где же ты бродишь, ë-моë! — ее вдруг схватили за руку и потащили куда-то. Катька не успела и пикнуть, как оказалась в каком-то коридоре, а затем вдруг — в яркой комнате, полной разношерстного, галдящего и нетерпеливого народа. — Где тебя черти носят?! — вычитывал ей какой-то парень, не давая произнести ни слова. — Уже дефиле пошло, считай, пропустила нафиг… Твой батя с нас шкуру сдерет, блин! Давай бегом сушись и это самое… — Где ее платье? — орал кто-то другой. — Платье и туфли? Ну и видоз у вас, мэм. Стихия, сочувствую… Эй, зовите Ленку и ваще визажистов! И Лешку-парикмахера… Ну шевелись же, блииин!Ее протолкнули в середину комнаты — к зеркальным столикам, заваленным косметикой, тряпками и всем на свете. Катька силилась что-то сказать, но ей не давали: — Ну чего стоишь? Давай раздевайся в темпе, щас платье принесут. — А… а где… — Ой, вот только не надо это самое! скромницу из себя корчить! Снимается Бог знает где и в каком виде, а тут прям невинное дитя, можно подумать…С обалдевшей Катьки стащили футболку, оголив ей сиськи, затем принялись за шорты, и она только успела выхватить из них размокшего Блока. — … Мамадарагая! и трусы мокрые! Запасные есть? Ну что с ней делать?! — А ничего, без трусов будет. Платье плотное, нифига не видно. У тебя месячных, надеюсь, нет сейчас? Ну, чего стоишь? В мокром будешь красоваться? Мокрое пятно на жопе будет, тебя это устраивает? Ну нет на тебя отдельной комнаты, поняла? Ничего, постесняешься немного, никто не смотрит на тебя… Ногу, ногу-то подними!Катька приподняла ногу, отдавая трусы, бесцеремонно стянутые с нее, и осталась совершенно голой на глазах у дюжины людей.Она никогда еще не оголялась на людях, тем более полностью, и внезапная нагота оглушила ее, как водка. Голая кожа сразу загорелась и покрылась мурашками, будто ее обожгли чужие взгляды. — … Так, Светка куда-то делась, с платьем вместе… — Ну и хер с ним! Пусть пока красят ее, и волосы… Где визажистки? Елы-палы, она же мокрющая вся!… А ты типа не можешь сама взять полотенце, сама вытереться, да? Ты типа привыкла к обслуге, да? — Я… но… — И чего в оглоблях приперлась? Линзы есть? Нету? Значит так и будет! Будешь на ощупь танцевать! — Но… но я… — Что ты?… Давай вытирайся — и бегом краситься!!!Голая Катька поняла, что не сможет сказать им «я совсем не та, за кого вы меня принимаете». В комнате было жарко, и волосы ее мгновенно высохли и распушились светло-русыми спиральками. Щеки и губы налились алым соком от тепла и от стыда, глаза заблестели зелеными испуганными огнями, в голой письке было мокро и щекотно… Ей сунули полотенце, и она стала машинально вытираться, пока визажистки, выдернутые из курилки, обсуждали, как ее красить: — … Ну, хоть фэйсом-то Бог не обидел… Что есть, то есть… Тут работы не так много… Делаем традиционного ангела… — И тело-то — дай Боже… Пожалуй, это лучшие маленькие сиськи, которые я видела. Худышка, но плавненькая, без углов… Ну давай, давай уже!!!Ее усадили к зеркалу, прикрыв спереди полотенцем, и Катька впервые в жизни подставила физиономию визажистам. По ее щекам, векам и губам забегали кисточки, карандаши и всевозможные мазилки; невидимые руки принялись ерошить ей волосы, и сразу резко завоняло парфюмом. Взгляды прожигали ей голую спину и задницу, и ей казалось, будто между ног у нее дует горячий сквозняк. Писька еетекла от стыда, и стул под ней был липкий, как в варенье… — … Фффух! За двадцать минут сделали тебя. Мировой рекорд! Папаше не забудь рассказать. И Богу скажи спасибо, что он дал тебе такую морду и такое тело… — В волосы не лазь, иначе воронье гнездо будет… — Кроме тебя, у нас еще четырнадцать штук было! На этом «балу без гламура» пятнадцать моделей как минимум, и это только через нашу студию… — От «Стикса» и от Сусанны Свиньиной еще не меньше дюжины… — Но ты, девонька, обставишь их без вариантов. Я-то знаю, что почем в этой жизни. Диме сказали про тебя… — Да и даже если б не сказали… Такой материал и делать приятно. Не для папаши твоего старались — для искусства, запомни!.. — Вась, а там еще какая-то пигалица из джипа, говорит типа, что она Катя… — Ну ее нахер! Ну и что, что Катя?… Так, давай, давай, девочка! Пошла-пошла! В темпе!!!Ее вывели из гримерки, провели по темному коридору и вытолкнули в золоченую дверь.Катька сделала по инерции два шага — и застыла, ослепленная блеском тысячи солнц, сверкающих в лепной высоте зала.***В свои семнадцать Катька уже начинала понимать, что не только имена даются вещам по всяким их свойствам, но и вещи становятся такими или сякими под влиянием имени, — и даже бывает так, что вещи присваивается какое-то совсем неподходящее ей имя, и никто этого не замечает.Всю жизнь Катька росла с убеждением в собственной некрасивости. Оно поддерживалось и в школе, и в семье, и Катька даже не задумывалась, откуда оно взялось. Ее очки, сколько она себя помнила, были для нее символом самой себя: неуклюжие, угловатые, «вумные»…И вдруг… Катька решила бы, что ее стебают, если бы не увидела себя, накрашенную, одетую и причесанную, в зеркале. Чувство собственной красоты было таким неожиданным и острым, что Катька чуть не разревелась. Незнакомка из зеркала скрутила ей душу, как мокрую футболку, — но бал и слезы не сочетались, и Катька расправила плечи, глядя в сверкающий зал.Он был забит цветастыми платьями, над которыми вертелись перепуганные головки их хозяек; там и сям мелькали черно-белые силуэты кавалеров, мобилизованных из балетной академии. Грянул вальс, и пары понеслись прямо на Катьку, не успевшую вписаться в действо; подавив растерянность, она отошла к колоннам, где стояло довольно много девиц, не нашедших себе кавалера. «Прям Наташа Ростова», думала о себе Катька, — «Болконского не хватает…»Болконский не заставил себя долго ждать. Закончился первый тур вальса, и от хоровода пестрых пятен отделился черно-белый силуэт: — Мое почтение! Нам скучно? — Пппп… пока нет. Но это не от меня зависит! — А от кого? — От того, кто еще не представился. — Вау!… Ну ладно! Хозиреней, — изогнулся он в насмешливом поклоне, затем подал ей руку: — Можно просто Хозя… Разрешите Пригласить Вас На Тур Вальса! — Разрешаю. Приглашайте.Она говорила и двигалась, как во сне, — ее выручала только привычка остроумничать, приобретенная в сети. — Дык я уже вроде пригласил… Плохо? Попробую еще раз. Ми-мэ-ма-мо-мууу… — распелся силуэт и вдруг зарычал басом: — Рррразрэшыте прррыгласить вас… — Ой. Не рычите так. Я чуть не сделала лужу. — Вау! Такие изысканные дамы умеют делать лужи? — Только когда на них рычат такие изысканные кавалеры… — А вам, я смотрю, локоть-то в рот не клади! — Да, не стоит. Негигиенично.Грянул вальс, и силуэт … закружил Катьку под душераздирающие рулады скрипок.Она танцевала не хуже и не лучше ровесниц (танцы изучались в ее школе), — но Хозя вел ее так, что она вдруг захлебнулась хмельным восторгом кружения. Теплая рука властно обняла ее, почти голую — без трусов, без белья, в одном только чужом платье, — и Катька чувствовала крепкое тепло сквозь ткань… — Что это у вас? Книжка? Мокрая? От слез? — Волшебная, с заклинаниями.