Миша постучал и, не дожидаясь ответа, вошел в класс. Там в полном одиночестве корпела над тетрадками его классная.
— Вызывали, Мария Андреевна?
Она повернула к нему голову и внимательно посмотрела поверх очков. От этого взгляда по телу юноши почему-то побежали мурашки.
— Заходи, Смирнов.
Учительница развернулась к нему на стуле. Ученик машинально бросил взгляд на ее ноги в тонких колготках телесного цвета, которые узкая юбка не прикрывала даже до колен. Поворачиваясь, классная даже чуть раскрыла их на миг, но Мише не удалось ничего увидеть, кроме внутренних поверхностей бедер, постепенно тающих в подъюбочной темноте.
— Догадываешься, зачем я тебя позвала?
— Нет, — честно ответил он, так как до этого чуть не сломал себе голову, пытаясь догадаться о причинах.
— Речь о твоей презентации, Миша, — ровно сказала женщина, сжала руки в замок и опустила глаза.
Он знал этот ее жест, который никогда не предвещал ничего хорошего. Она всегда делала так перед тем, как устроить разнос.
— Э-э… А что с ней?
— С ней все в порядке. Чего не скажешь о флешке, на которой ты ее сдал…
И тут до парня дошло. Его обуял ужас, сердце ухнуло, а лицо начало гореть, наливаясь кровью!
— … Кроме презентации на ней было кое-что еще. Ты не подумай, я не специально прочитала тот файл. Это вышло случайно.
Миша покраснел до корней волос и готов был провалиться на месте. Только сейчас он вспомнил, что на флешке был вордовский файл с порнографическим рассказиком его собственного сочинения. История об учительнице и ученике. Причем в качестве учительницы он предельно подробно описал свою классную. Отрицать этот очевидный факт было бесполезно.
— Ты удивил меня, Смирнов. Это очень мягко говоря. Говорю тебе, как филолог с хоть и не большим, но со стажем. Продуманный, хорошо структурированный сюжет, персонажи — как живые… Марина — это же я? Кроме того, грамотное использование почти всех основных литературных приемов: антитеза, гипербола, метафора… А какие аллюзии, Смирнов! Какие яркие образы! Я тебя недооценивала, когда считала, что по литературе тебе выше четверки никогда не светит. У тебя несомненный талант, Миша! Но вот в правильное ли русло он направлен?
— П-простите, — выдавил он из себя замогильным голосом.
— Тебе не за что извиняться. Скажи, ты уже думал, куда поступать после школы?
— Н-нет пока…
— А когда ты собираешься начать? Ты же уже взрослый человек! Тебе недавно исполнилось 18. На дворе начало четвертой четверти, а ты еще не думал?! Смирнов!!!
— Ну-у…
— Послушай моего совета, Миша. Тебе непременно нужно подать документы на филфак!
— Это учителем, что-ли?
— Почему обязательно учителем? Тебе нужно писать! Неужели ты этого не понимаешь?! Что там у тебя?, — Мария Андреевна начала листать журнал, — Та-ак… Русский — 3, литература — четверочка с натягом… Да-а-а. И как ты с такими результатами ЕГЭ собрался сдавать?
— По математике зато…
— Вижу. Твердая пятерка. А вот русский нужно подтягивать. Время еще есть. Я вот что подумала… Вообще-то я репетиторством не занимаюсь, но с тобой готова поработать. Как ты к этому относишься?
— Батя денег не даст, — понуро ответил Смирнов
— Деньги тут не причем. Просто не хочу, чтобы ты свой талант в землю зарывал! Сегодня же и начнем!
Миша был так сбит с толку, что согласился без лишних уговоров. К тому же он очень боялся, что в случае отказа эта история с рассказом может всплыть наружу, и поэтому не хотел злить классную. Они договорились, что Смирнов будет приходить к Марии Андреевне по понедельникам, средам и субботам после школы к шести вечера на два часа.
Выйдя из класса, парень тут же позвонил матери и сообщил, что будет заниматься с репетитором (естественно опустив все пикантные подробности). Та аж всплакнула в трубку. Мол, какой молодец, что наконец-то взялся за ум.
Без пяти шесть Смирнов стоял перед дверьюучительницы, боясь нажать на звонок. На то, чтобы собраться с духом и сделать это, у него ушло минут десять. За это время он много чего передумал, и его сексуальные фантазии на тему учитель-ученик расцвели самым пышным цветом. Но когда открылась дверь, все эти мечты сразу приказали долго жить. Никаких там коротких шелковых халатиков и томных взглядов. Мария Андреевна была одета в тот же строгий школьный костюм. Колготки, плотная узкая юбка чуть выше колен и совершенно непрозрачная и наглухо застегнутая блузка. Добавьте к этому туго убранные назад в хвост волосы и полное отсутствие макияжа — и вы получите полную картину. Тоску немного разгоняли лишь мохнатые домашние тапочки, которые, очевидно, изображали зайцев. Или лопоухих собак — хрен их разберешь. Причем левый тапок был одноглазым, а у правого глаза были в кучу. Не сдержавшись, Мишка фыркнул через нос.
— Что смешного, Смирнов?
— Извините… Ваши тапочки.
Она тоже посмотрела вниз и усмехнулась.
— Согласна. Дурацкие. Проходи, Миша. Налево по коридору. За стол там садись, я сейчас.
Он слушал, как она чем-то гремит на кухне и размышлял, как ему себя вести. Но мысли постепенно переключились на Марию Андреевну. Вообще-то, она была очень даже привлекательной. Не худая, но и не полная. Какая-то женственная, что-ли. Она всегда ходила в узких юбках, и ему нравились ее округлые бедра и довольно объемная задница. Именно задница, так как объем этой ее части тела была где-то посередине между попками одноклассниц и жопой завуча. А что там между попкой и жопой? Задница! Причем без целлюлита, насколько можно было судить. Осенью их класс ходил в лес на День здоровья, и Мария Андреевна была с нами в очень облегающих спортивных трико. Может, конечно, они и приукрашивали действительность, но, тем не менее, ни Мишка, ни другие пацаны из класса, никаких изъянов в ножках и заднице классной не заметили. Кстати, после упомянутого Дня здоровья Смирнов и сподобился написать тот злополучный рассказ.
Но продолжим описание. Бедра Марии Андреевны красиво переходили в очень узкую талию. Ее грудь была для всех терра инкогнито, так как плотные свободные блузки и кофточки всегда надежно скрывали от глаз даже ее очертания. Оценить можно было только размер — и то приблизительно. Колян Заварзин уверял, что там не меньше третьего. Мишкины оценки были немного осторожнее.
Но не меньше женских форм его привлекали руки Марии Андреевны! Изящные, легкие. На уроках по литре он частенько засматривался за их движениями, отвлекаясь от материала. Лицо было обычным: лицо, как лицо. Макияжем классная почти не пользовалась. Так, глаза иногда подведет и все. Может потому, что кожа на лице у нее и без косметических хитростей всегда была чистая и свежая. И даже несколько едва уловимых морщинок у глаз не старили ее, а придавали какой-то жизнерадостный вид. Что Смирнову не нравилось категорически, так это ее убогие очки и прическа. Русичка никогда не распускала волосы, а стягивала их назад в старушачью буклю.
— Ну что, ты готов?, — раздался почти над ухом голос учительницы, заставивший Мишку вздрогнуть, — О чем задумался?
— Да так…
— Давай сначала чаю попьем. Я с утра ничего не ела.
Она поставила передо ним поднос с двумя чашками чая и корзинкой со всякими печенюшками.
— Угощайся.
Мария Андреевна начала задавать вопросы на разные отвлеченные темы, на которые Смирнов отвечал нехотя и односложно. Ему было неудобно, что она разговаривает с ним, как с равным. Не мог же он ей ответить тем же: классная руководительница все же, а не подружка. От этого разговор их явно не клеился. Мишка хмуро метал печеньку за печенькой, запивая это дело чаем. И в итоге сам не заметил, как опустошил корзинку с угощением, испытав от этого еще большую неловкость. Вот блин! Пришел и сожрал все запасы! А на учительскую зарплату особо-то не разгуляешься. Заметив смущение гостя, хозяйкаулыбнулась, словно прочла его мысли, а Мишка дал себе слово в следующий раз принести … с собой каких-нибудь вкусняшек.
После чаепития начались занятия. Мария Андреевна гоняла ученика по заданиям прошлогоднего ЕГЭ, терпеливо и доходчиво все объясняя, если Мишке что-нибудь было непонятно. Время пролетело незаметно.
— Ох! Начало девятого уже!, — удивилась она, взглянув на часы, — Хватит на сегодня, Смирнов. По предмету домашнее задание я давать не буду, а вот насчет развития твоих литературных способностей — это тебе дома придется поработать. Вот как мы с тобой договоримся… На следующее занятие ты мне принесешь небольшой очерк, страниц на 4—5. Просто опишешь в нем сегодняшний день: что было, с чем новым и интересным столкнулся и так далее. Свои мысли и соображения по любому поводу можешь изложить. И самое главное — опишешь то, что произвело на тебя сегодня самое яркое впечатление. Понятно?
— Угу, — хмуро ответил юноша.
— И такое задание я тебе буду давать каждый раз. В среду принесешь очерк про понедельник, в субботу — про среду, ну и так далее. Договорились?
* * *
Как обычно и бывает, о домашке Смирнов вспомнил лишь в среду после школы, когда до очередного занятия с Марией Андреевной оставалось около трех часов. Но для него такое задание было несложным. Он взял чистую тетрадь и быстро настрочил три страницы. Но на том моменте, когда он пришел к учительнице в первый раз, Мишка споткнулся. Вспомнил, что про яркое впечатление-то он не сказал ни слова. Какие яркие впечатления могут быть на уроке с репетитором? А после урока — и подавно. Что там? Пришел домой, похавал, посидел за компом и лег спать. И тут шальная мысль посетила его. Захотелось вдруг если не вогнать классную в краску, то хотя бы смутить. Он включил фантазию и быстро наваял еще одну страничку. Перечитал и остался вполне доволен, предвкушая себе реакцию училки после того, как она это прочитает.
Но она не захотела читать при нем. Взяла тетрадку и отложила в сторону. И сразу начала занятие. Без чаепития, хотя Мишка и принес с собой, как хотел, маленькую коробку конфет. Возможно, обиделась на его неправду, когда он сказал, что это «родители просили передать». Зато и отпустила она его на 20 минут раньше, напомнив в следующий раз принести новый очерк.
Когда за Смирновым закрылась дверь, Маша первым делом улеглась на диван, с наслаждением вытянув ноги. Отдохнув так минут пять, она взяла тетрадку и начала читать. Написано было действительно неплохо. Живенько, без лишних слов, но и без недосказанностей. Сложноподчиненные предложения построены правильно, в деепричастных оборотах ошибок нет. Парочка запятых, правда, пропущена, но это поправимо. Маша сделала себе пометку разобрать эти ошибки на следующем уроке.
Она усмехнулась, когда читала про то, как Смирнов случайно слопал все печенье, и как ему было при этом неловко. Про нее саму в очерке было всего несколько описательных предложений, но зато каких!»Мария Андреевна села напротив меня, подняла свою изящную, кажущуюся невесомой, ручку, сняла ужасно нелепые очки, старящие ее, а затем стянула со своего хвоста резинку. Ее пышные вьющиеся волосы эффектно рассыпались по плечам, обрамляя тонкую красивую шею. У меня перехватило дух, но волшебство момента было бесцеремонно нарушено ее строгим голосом, извещавшим о начале занятия«.
Написано было немного банально, конечно, но очень мило. Это если говорить о стиле, а вот содержание… Раз за разом перечитывая этот отрывок, Маша испытывала все большее смятение. Она точно помнила, что на прошлом занятии ничего подобного не было. Это лишь фантазии Смирнова. Мысли бурлили в ее голове. «Зачем он это написал? Издевается? Маловероятно. Хотел сказать, что я ему нравлюсь, как женщина? Так я поняла это еще из того мерзкого опуса. И он знает, что я поняла. Не дурак ведь! А, может, хочет таким образом исправить свою ошибку? Мол, да, Вы, МарияАндреевна, прочитали, что являетесь объектом моих сексуальных фантазий. Но, мол, на самом деле мои чувства глубже. И как в таком случае я должна себя вести? Не подать вида? Глупо. Он решит, что я засмущалась, как девчонка. Отчитать его? Тоже нет. За что? За то, что мальчик открыл мне свои чувства? Да какие там чувства? Он просто раскритиковал очки и описал мои волосы так, как он себе их представляет. Насколько помню, я никогда не ходила перед ним распущенной.»
Она встала с дивана и подошла к зеркалу. Оправа действительно была чудовищной. И как она раньше этого не замечала? Маша сдернула резинку и легко встряхнула головой. Волосы легли почти так, как в очерке Смирнова. Она всмотрелась в свое отражение. «Волосы, как волосы… Что он в них нашел? И что мне все-таки делать? Хм… А что если в следующий раз я действительно распущу их перед ним? И говорить ничего не надо. А он поймет, что я оценила его комплимент. Но тогда ведь получится, что я как-бы поощряю его. Ругать то его, конечно, не за что, но ведь и поощрять такое нельзя. А почему, собственно, нельзя? Ведь это его фантазии, а что в них плохого? Он не видел меня в таком виде, но включил воображение и описал, причем довольно точно!».
Она еще раз мотнула головой, заставив прическу разметаться и стать еще пышнее. «Я же наоборот бьюсь, чтобы эти переростки свою фантазию развивали, а не качали сочинения с интернета. А Смирнов развивает, так почему его не поощрить?».
От всех этих мыслей, Машино смятение сменилось каким-то непонятным томным волнением. Впрочем, волнение было как раз понятным, непонятна ей была его причина. Маша решительно отмела мысль, что охватившее ее легкое сексуальное возбуждение вызвано очерком ученика. Ведь подобные «неприятности» с ней случались и раньше, причем безо всякой причины. Правда обычно это состояние настигало ее, когда она ложилась в постель после долгого трудного дня, или в горячей душистой ванне. И Маша, как любая женщина, прекрасно знала, как с этим справляться. Она отлично знала свое тело и могла помочь себе расслабиться буквально за пару минут. Но делать то же самое сейчас она себе позволить не могла. Ведь тогда бы ее неизбежно начали мучить угрызения совести, что полученный оргазм и Миша Смирнов как-то связаны. А это было неприемлемо. Поэтому Маша просто заняла себя домашними хлопотами, и уже через 15 минут от былого возбуждения не осталось ничего, кроме маленького влажного пятнышка на ее трусиках…
* * *
Смирнов пошел домой пешком, хотя идти нужно было почти 5 остановок. Он был совершенно разобран после сегодняшнего занятия. В его голове поселились сразу 2 Мишки: один — жизнерадостный и сексуально озабоченный оптимист, а другой — осторожный, недоверчивый прагматик. Он шел, а Мишки в его голове вели ожесточенный спор:
— … Тогда зачем она распустила свои волосы? Она кокетничает со мной. Я ей нравлюсь и она ясно дала это понять!
— Ни фига подобного! Она меня просто на место таким образом поставила. Вот, мол, написал про волосы, хотел учительницу в краску вогнать, а я взяла — и хвост распустила. И ты сам покраснел, и глазки опустил.
— Да нет же! Не хотела она меня смущать! Она приняла игру и ждет, что я в следующий раз напишу.
— Может быть… И что мне написать?
— Блин, вот бы ножки ее увидеть! Не только коленки, а повыше…
— Видел я и повыше. Тогда, в классе. А на дне спорта она вообще в трико была.
— Это не то. К тому же на занятии я ничего толком не разглядел…
* * *
Проводив Смирнова после их четвертого занятия, Маша схватила его тетрадку и сразу пролистала очередной очерк до последней страницы. Ожидания ее не обманули.
«Мария Андреевна села сегодня не напротив, как обычно, а сбоку от меня. Короткое платье открывало ее стройные ножки почти полностью. Так, что виднелся даже краешек более плотной вязки ее колготок. Я не мог оторвать глаз от этой границы между тем, что дозволено видеть каждому, и